Точности и выводам в связи со спецификой типичного языческого Платона могут позавидовать многие знатоки платонизма. В дальнейшем сводные таблицы свидетельствовали о результате изучения эстетической терминологии Гомера и ранних лириков (1954 г. "Эстетическая терминология ранней греческой литературы (Гомер и лирика)"). В книге 1960 г. "Гомер" на основе терминологии разных сфер жизни делаются выводы о типе культуры гомеровского эпоса 40. К 1965 г. относится "Мифологическая лексика" Аристофана", где на базе терминологического словаря речь идет о мировоззренческих принципах Аристофана. Специально терминологическими являются работы "Хаос античный" (1957, польский журнал "Меандер"), "Термин "софия" у Платона" (1967, там же, на немецком языке), "Античная" ночь" и социально-историческое сознание древних" (польский язык, 1971); "Элементы телесного понимания действительности в учении Платона об идеях" (1970, журнал "Филологус", немецкий язык), "Хтоническая ритмика аффективных структур в "Энеиде" Вергилия" (1970, на русском языке, 1971, на французском языке в Лейдене), "Античный эфир в связи с основным античным модельно-порождающим принципом" (1975, Тбилиси), "Ирония античная и романтическая" (1966), "Стойхейон. Древнейшая история термина" (1971), "Терминологическая многозначность в существующих теориях знака и символа" (1978) и мн. другое.

Таким образом, совершенно необходим и естествен оказался терминологический принцип при изучении истории античной эстетики. Предметный указатель (т. VIII, кн. 2) к ИАЭ демонстрирует неохватный терминологический материал, вводимый А.Ф.Лосевым в свое исследование.

Но, конечно, замечательны в этом отношении обе книги т. VIII "Итоги тысячелетнего развития". В них рассматриваются в диахроническом плане важнейшие философско-эстетические категории, развивавшиеся в системе слова-термина на протяжении тысячелетия античной культуры от Гомера до Прокла по всем школам. Это Единое, Число, Континуум, Ум и учение об Уме, т. е. ноология. Душа; материя и тело; подражание (мимезис), очищение (катарсис), фигура (схема), гармония как принцип, в целом, т. е. все то, что А.Ф.Лосев именует "общей эстетической терминологией". Далее идет часть под названием "Структурно-дифференциальная терминология", куда входят гармония, порядок, мера, эйдос и его принцип. Восьмая часть – "Субстанциально-интегральная терминология" – включает софию, элементы, софийную терминологию вне термина "софия". Терминологически изучена здесь природа, искусство, человек с его т.н. "добродетелями" и отдельными человеческими способностями. Далее идет космос, хаос, судьба, миф. Термин "красота" представлен в терминологическом окружении его модификаций, выраженных в синонимике. Особый параграф отведен калокагатии, трагическому, иронии и термину "символ". Обобщенно-завершительная картина античной эстетики (часто девятая) включает в себя проблему живой вещи, т. е. то, что характерно для соматологии, учении о теле. Особое внимание уделяется значению термина "сома" – "тело", "человек", "личность" – в связи с представлением о космосе как театральной сцене и человеке в роли актера.

Идеи А.Ф.Лосева, выраженные в "Истории античной эстетики", глубоко им обдуманы и выношены, удивляя своей первичностью. Это творчество, которое рождается у нас на глазах, и автор не боится бросить читателя в самую гущу, в самый водоворот мысли, где его идеи сталкиваются с другими мнениями, не уступают свои позиции, прочно стоят на них. Еще в 20-х годах А.Ф.Лосевым были выработаны идеи мифа, символа, числа, имени, античного соматизма, скульптурного эйдоса, но зрелость опыта развивала, углубляла, обогащала их и, что особенно важно, делала их все более и более доступными для читателя. Стиль автора приобретал ту ясность, которая дается после продумывания мельчайших деталей и выливается в конце концов в точные логически отшлифованные формулировки, столь любимые А.Ф.Лосевым (например, "Платон в одной фразе" (с. 609) еще в давних "Очерках" или рубрикация в резюмирующих главах).

"История античной эстетики" – это не только "вещь в себе" или "для себя", это "вещь для других", это не просто ученое изложение материала, но то страстная речь, обращенная к единомышленникам и противникам, то убедительные доказательства в духе математических теорий, то непреложная аксиоматика, то неторопливое, почти эпическое размышление, но всегда диалог, имеющий в виду заинтересованного человека, кого-то другого, читающего и думающего. В книгах А.Ф.Лосева нет ученой отрешенности, но всегда обращенность к собеседнику. А этот собеседник должен тоже погрузиться в ученую мысль, узнать, добраться до истины, и потому автор бросает его в бездну научной литературы, здесь же подвергая ее сомнениям, одобрениям, вступая с ней в спор или привлекая в союзники. А.Ф.Лосев хотя и сетовал на научную изоляцию, писал, не ожидая отклика, писал в одиночестве отшельнической жизни, но самые последние достижения науки были ему доступны и известны. Он был страстным книжником и при первой же возможности выписывал иностранную научную литературу, не довольствуясь столичными книгохранилищами, своей библиотекой (а она погибала трижды – в гражданскую войну, при аресте 1930 г.