Очищается и душа. "Не нужно ли назвать и благоразумие, и справедливость, и мужество, и само разумение некоторым очищением?" (Phaed. 69с). "А очищение не в том ли состоит... чтобы душа наиболее отделялась от тела и привыкала из всех частей его собираться и сосредоточиваться в самой себе?.." (67с). Об "очищении и обуздании страстей" – также в "Государстве" (VIII 560е, 561с). Очищается и общество, государство. "Всякий пастух, волопас, коннозаводчик и т.д. не иначе возьмется когда-нибудь за дело, как очистив известным подбором свое стадо, то есть он отделит здоровых от нездоровых, породистых от непородистых; этих последних он отошлет в какие-нибудь другие стада и лишь тогда займется уходом за первыми"... Так же обстоит дело и "относительно очищений государства". Эти очищения могут быть "легче", "нежнее" и "более тягостными", "мучительными". В последнем случае преступника против государства предают смертной казни, в более же "нежном" случае высылают. Чтобы строить новое государство, эти "разумные" виды "очищения" уже должны быть проведены (Legg. V 735b-736с). Когда учреждается в государстве правильная музыка, строгая и суровая, то государство, прежде страдавшее роскошью, тоже "очищается" (R.P. III 399е). О тиране, который изгоняет из государства мужество, ум и пр., иронически говорится, что он тоже очищает государство ("прекрасное очищение" – VIII 567с). Можно очищать государство "через убиение или изгнание кого-нибудь" (Politic. 293d).

Однако подчеркнем еще раз, все эти виды чистоты получают у Платона свой настоящий и последний смысл только с привлечением понятия идеи. Настоящее очищение, по Платону, есть очищение идеального предмета от всего наносного, чувственного, телесного, хотя, как мы уже хорошо знаем, это не есть абсолютное исключение телесного, а только превращение его в идеальное, то есть в наглядно данное идеальное.

Такую чистоту мы находим на всех ступенях бытия и прежде всего на ступени самой же чувственности. С этим мы можем познакомиться также и по "Филебу". Чтобы показать сущность чистоты, Платон берет здесь самое элементарное ее проявление – цвет, а именно белый цвет. Чистота, белизна, говорит Платон, заключается не в том, что "она самая большая и что ее очень много", но в том, что она "совершенно беспримесна", что "в ней нет никакой иной частицы какого-нибудь цвета", что она "по преимуществу цельная". Такая белизна и есть как "самая истинная", так и "самая прекрасная". Поэтому "малая, но чистая белизна бывает более и вместе с тем прекраснее и истиннее, чем большая, но смешанная" (Phileb. 53ab). Таким образом, чистота оказывается здесь максимальной близостью данного факта к его понятию, максимальной идеальностью факта.

Тут же (53bс) высказывается аналогичное суждение и о сфере удовольствия. "Всякое малое и немногосложное удовольствие, если оно чисто от скорби, бывает приятнее, истиннее и прекраснее, чем великое и многосложное". Мы знаем, что геометрические фигуры и максимально отчеканенные звуки являются у Платона предметом "чистейшего" удовольствия.

Но идеальная "чистота" играет еще большую роль в рассуждениях о душе. "Какова душа поистине, для этого надо созерцать ее не в поврежденном состоянии, происходящем от общения ее с телом и с другими началами зла, как созерцали мы ее теперь, а в состоянии чистом, которое достаточно созерцать умом. Тогда-то ты найдешь ее гораздо прекраснее и разглядишь яснее справедливые и несправедливые ее действия и все, что до сих пор рассматривалось" (R.P. X 611с). Здесь чистота поставлена в прямую связь с исключением всего хаотически чувственного. Об этой чистоте души "от всех зол и пожеланий, относящихся к телу" (Crat. 403е-404а), "от неправды и дел беззаконных" (R.P. VI 496), о чистоте души после переселения на тот свет (X 614е) читается, как мы уже видели выше, не раз. "Разумную природу", засыпая, надо питать "прекрасными мыслями и рассуждениями", и стихия вожделения должна позволить "ей одной, самой по себе, в ее чистоте, стремиться к созерцанию чувством того, чего сама она не знает" (IX 572а). "Когда мы хотим что-нибудь узнать чисто, мы должны отвязаться от тела и созерцать самые вещи самою душою" (Phaed. 66d). При таком очищении душа ближе всего подходит к уму и пронизывается им. "Каким родам приписываешь ты сущность самую чистую? Например, хлебу ли, питью, мясу и всякой вообще пище или роду истинного мнения, познания, ума и всякой вообще добродетели?" То, что всегда тождественно себе, то бессмертно и истинно, то и более чисто. А то, что несогласно с собою, не подобно себе самому, то обладает обратным свойством (R.P. X 585bс). Следовательно, чистое существует "само по себе", и оно всегда тождественно себе.

В некоторых своих сочинениях Платон особенно интенсивно связывает чистоту с философией отделения души от тела и переселения ее в другой мир: до смерти тела душа становится "ближе к знанию" по мере очищения от тела, а "отрешившись от бессмыслия тела", мы делаемся "чистыми" (Phaed. 66е-67а); тот, кто воздерживается от пороков