д." (Мелетинский, 1976, 276).

* Волшебным образом исцеляется и получает богатырскую силу Илья Муромец; Добрыня Никитич может оборачиваться волком, ему ворожит мать, "честна вдова Афимья Олександровна", она дает ему особую "плеточку шелковую", во время боя он слышит "глас с небес" и т.д.

На пути от мифа к народному эпосу разительно меняется не только содержание коммуникации, но и ее структурные черты. Миф – это священное знание, а эпос – рассказ (песнь) о героическом, важном и достоверном, однако не о священном.

В том позднем и остаточном сибирском шаманизме, который удалось наблюдать этнографам в XX в., были отмечены тексты, которые использовались и как эпические песни, и как сакральные произведения. Знаменательно, что сакральность создавалась здесь не сюжетом, а некоторыми особенностями коммуникации: эти тексты исполняли посвященные – шаманы, в строго урочный час, в обязательной связи с ритуалом. Это было особое пение, нередко в шаманском экстазе. Такое исполнение осознавалось участниками ритуала как "боговдохновение от имени особых песенных духов" и "как своего рода монологи духов, т.е. определенных сакральных фигур" (Новик, 1984, 272-273).

Во время исполнения мифа неконвенциональное отношение к знаку (слову) могло проявляться в конкретном магическом результате произнесения текста, причем этот результат п л а н и р о в а л с я, т.е. для мифологического сознания он был предсказуемым. А.А. Попов, изучавший в первой половине XX в. шаманизм у якутов, долганов и других сибирских народов, рассказывает, как долганский шаман, которому никак не удавалось обнаружить злого духа, забравшегося в больного, позвал на помощь другого шамана, который стал сказывать миф о борьбе героя со злым духом. Когда сказитель доходил до места, где герой в битве со злым духом начинает его одолевать, в этот момент злой дух, засевший в больном, вылезал, чтобы помочь своему собрату из исполняемого мифа. Тут он становился видимым для шамана-врачевателя, и это облегчало изгнание духа, т.е. исцеление больного (Новик, 1984, 277).

Исследователи отмечают существование специальных словесных клише, придающих сюжетному тексту статус сообщения, отправленного предками или божествами своим потомкам, например, завершающие рефрены, построенные по модели Так говорил такой-то (имеется в виду бог, первопредок, авторитетный шаман и т.п.), или концовки этиологических* мифов, построенные по формуле Вот почему с тех пор стало так-то (ср. Вот почему вода в морях с тех пор соленая; С тех пор у медведя короткий хвост; Вот почему крик Ворона, даже когда он веселится и радуется, звучит так зловеще и т.п.)**.

* Этиологические мифы (от греч. aitia – причина) – мифы о происхождении явлений космоса и повседневной жизни, а также о происхождении различных свойств и особенностей предметов.

** Эту особенность мифологического времени, закрепленную в специальных языковых формулах, хорошо передал Р. Киплинг в сказках, построенных как шутливые подражания мифам. Ср. в истории о "Кошке, которая гуляла сама по себе": И с того самого дня, мой мальчик, и поныне трое Мужчин из пяти – если они настоящие Мужчины – швыряют разными предметами в Кошку, где бы она ни попалась им на глаза, и все Псы – если они настоящие Псы, – все до одного загоняют ее вверх на дерево". Ср. также вполне "этиологические", в духе мифов, заглавия ряда сказок Киплинга: "Откуда у Кита такая глотка", "Отчего у верблюда горб", "Откуда у Носорога шкура".

Сакральность таких текстов связана с тем, что повествуется о н а ч а л е, истоках всего сущего, при этом само воспроизведение мифа включает того, кто воспроизводит миф, и того, кто ему внимает, в более широкий временной контекст: "рассказчик показывает своим слушателям, где находятся камни, в которые превратился предок, т.е. объясняет особенности ландшафта путем возведения их к событиям прошлого; сообщает, какое звено генеалогической цепи занимают слушатели по отношению к тому или иному герою рассказа, т.е. проецирует ныне живущее поколение на мифологическое прошлое" (Новик, 1984, 271-272).

В сравнении с мифом, коммуникативные установки народного эпоса значительно скромнее: это рассказ не о священном и вечном, а "всего лишь" о героическом и минувшем. Однако правдивость эпических сказаний и былин, как и достоверность мифов, не вызывала сомнений. Существенно, впрочем, что это не наблюдаемая реальность: события, о которых повествует эпос, фольклорное сознание относило к прошлому. Былина старину любит, – приводит народное суждение о былине В.И. Даль (Даль, I, 148).

34. От священного знания к бабушкиным сказкам
Другая линия эволюции мифа в фольклорные жанры – это сказка. Принципиальное отличие сказок от мифа и от героического эпоса связано с тем, что сказкам никто, в том числе малые ребята, не верит. Выдающийся исследователь фольклора В.Я. Пропп писал: "Сказка есть нарочитая и поэтическая фикция. Она никогда не выдается за действительность"; сказка – это "мир невозможного и выдуманного" (Пропп, 1976, 85, 88).