Лютня была знакомая. Данилов играл на ней в пору лицейской юности и позже, в Седьмом Слое Удовольствий. Лютню он держал с нежностью, чуть ли не умиление испытывал к вечному инструменту.
– Я боюсь, у меня сейчас не выйдет, – сказал Данилов.
– Я прошу тебя, – тихо произнес Кармадон.
– Я попробую, – сказал Данилов. – Но я привык к земному. Тебе же надо что то из тех, юношеских вещей?
– Да, из тех, – кивнул Кармадон.
Данилов, естественно, мог бы сейчас исполнить любое произведение на лютне, даже если бы он взял лютню в руки впервые. Но такими же возможностями располагал и Кармадон. Кармадон желал сейчас не исполнения музыки, а самой музыки и еще чего то большего, и Данилов стал играть. И в юности у них были минуты высокие и печальные, и тогда звучали элегии. Данилов вспомнил былое, искренне желал своей музыкой облегчить участь давнего знакомца, застывшего рядом, жалел его и себя жалел…
– Спасибо, Данилов, – сказал Кармадон.
– За что же?
– Давай выпьем!
– Давай!.. – неуверенно сказал Данилов, пить он не желал, а главное, с неохотой опускал на скамью лютню, с печалью отпускал ее от себя, он стосковался по музыке.
Данилов с опаской поглядел на кубки, возникшие на столе, ожидал появления бутылей ликера «Северное сияние», закусок железнодорожных буфетов, уложенных в нетленные тарелочки из гофрированной фольги, но нет, страхи его были напрасными. Выпили, Кармадон пил угрюмо, махом, и Данилов удивился – до того хорош и благороден оказался крепкий напиток. «Что же на Земле Кармадон мучил нас „Северным сиянием“ и почему мне суют железнодорожную еду?» – чуть ли не обиделся Данилов. Кармадон снова наполнил кубок и опрокинул его. Данилов сделал один глоток.
– Тошно, Данилов! – сказал Кармадон. – Тошно!
– Отчего? – скорее из вежливости спросил Данилов.
Кармадон то ли издевку ощутил в его словах, то ли простое непонимание – и этого было достаточно. Он взглянул на Данилова свирепо, но в глазах его была и слабость израненного зверя, однако Данилов заробел. И Кармадон, похоже, смутился. Не для ссор, видно, он привел сюда собеседника. Данилов же не знал, как ему сейчас себя вести, они опять перешли на «ты», однако ничего, что между ними произошло, отменить было нельзя.
– Я на самом деле не знаю причин твоего нынешнего состояния, – сухо сказал Данилов.
Кармадон снова взглянул на него.
– Неужели ты ничего не слышал?
– Слышал, – сказал Данилов. – Случайно и совсем недавно. Но это были сведения невнятные и, возможно, отдаленные от истины… Может, это просто сплетня…
– Разжалован, разбит и сослан, – сказал Кармадон.
Данилов полагал, что Кармадон, коли у него возникла потребность в нем как в собеседнике, сейчас выговорится, все расскажет, драматизируя подробности, ища сострадания, но Кармадон, произнеся три слова, ударил кулаком по столу, как бы ставя точку, и с ревом опрокинул кубок.
– Но и в микрокосмосе, – осторожно сказал Данилов, – своя жизнь.
– Да, – кивнул Кармадон. – И в микрокосмосе.
– Что же отчаиваться, – сказал Данилов. – Мы не юнцы. А в наши зрелые годы знаешь, что не в пребывании на вершине дело…
– Данилов, не надо, – сказал Кармадон. – Ты хорошо играешь на лютне, а мыслитель из тебя никакой.
– Наверное, – согласился Данилов.
– Да и не в том дело, что меня посадили на элементарную частицу! – чуть ли не выкрикнул Кармадон. – Не в том! Слабость моя – вот что меня приводит в уныние!
Данилов молчал.
– Имя твое упомянуто не было, – сказал Кармадон. – Можешь быть спокоен.
– Что же, и о дуэли они не знают?
– О дуэли знают.
– Коли знают о дуэли, знают и обо мне.
– Я твоего имени не называл, – сердито прокричал Кармадон, – я!
– И на том спасибо, – сказал Данилов.
– И слово «дуэль» не было произнесено. Все его держали в уме.
«А я заявил о Беке Леоновиче в буфете!» – расстроился Данилов.
– Я ни о чем не жалею, – сказал Кармадон. – И не жалею о том, что нарушил правила и выстрелил, упредив тебя. Ты должен это понять.
Данилов хотел было возразить Кармадону, но подумал, что действительно понять Кармадона он может.
– Но надо было стрелять наверняка! – сказал Кармадон. – Тогда бы мне все простили. И никаких разжалований. Все уважали бы меня! И я бы уважал себя. А выстрел вышел жалкий.
– Ничего себе жалкий! – сказал Данилов. – Ты выпалил в меня тысячью солнц, сжатых в пушечное ядро!
– Жалкий, – сказал Кармадон. – Раз ты существуешь, значит, жалкий. А на большее у меня не хватило сил.
– Тебе виднее, – вежливо согласился Данилов. Потом спросил: – А где секунданты?
– Они были свидетели! – резко сказал Кармадон.
– Это я понимаю, – сказал Данилов. – Однако, прости меня за назойливость, меня волнует судьба Бека Леоновича, за Синезуда не я в ответе, но Бека Леоновича я вовлек в дело, обещал ему, что с ним ничего не случится.
– Я привел тебя сюда вовсе не для того, чтобы заниматься судьбой домового!
– Это ничего не меняет, – твердо сказал Данилов.
– Ну ладно! Сгинули они. И возможно, они улетели в черную дыру, о которой ты умалчиваешь. Теперь, скорее всего, они в иной вселенной, с нами никак не связанной.