А так… Просто интересно…
– И что же ты написала бельгийской королеве?
– Это наш с ней секрет, – строго сказала Клавдия.
– Я вижу, что у тебя увлекательное занятие, – сказал Данилов, – и в моем участии нет никакой необходимости. В следующий раз я вряд ли поверю ночным звонкам. А теперь прошу принять уверения в моем глубоком уважении. С этим я раскланиваюсь.
Данилов встал. Он был сердит.
За стеной опять упала бутылка.
– Ну прости, ну извини, – чуть ли не взмолилась Клавдия. – Я тебе вчера не лгала. Мне и вправду было тошно.
И тут она расплакалась.
Данилов поначалу смотрел на Клавдию с недоверием – не новая ли это уловка удержать его при себе? Он хорошо знал, какие у Клавдии бывают глаза и какие губы, когда она фальшивит. Нет, выходило – страдания ее были искренними. Данилов расчувствовался.
– Было тошно, не хотелось жить… Я нуждалась в тебе!
– Что нибудь случилось? – спросил Данилов.
– Ничего не случилось… А так… Тошно, и все… Бегаешь, крутишься, а зачем? Все мелкое… И все пустое!
Полчаса назад Данилов думал сказать Клавдии о сомнительности ее предприятий с изумрудами и дипломами, теперь он был готов расхвалить эти же изумруды и дипломы. Давно он не видел Клавдию такой – беззащитной, смятой жизнью, куда девалась ее победная уверенность в себе!
– Данилов, ушло бы все это! А жить бы просто и для чего то, и чтобы кто то верный был рядом! Хоть бы и ты!..
Данилов сидел растроганный, думал: «Может, и вправду стоило быть рядом с ней, а все остальное – ошибка?»
– Это со всеми случается, – сказал Данилов, – находит тоска, и все… Что же отчаиваться? Надо жить. У тебя ведь с будущим связаны большие надежды…
– Какие? – нервно спросила Клавдия.
Однако слезы уже высыхали на ее щеках.
– Ну какие… – осторожно сказал Данилов, – ты знаешь о них лучше меня… Или хлопобуды… Наконец, у тебя будет главная идея… Эта… достаточно сумасшедшая…
– А она осуществима?
– Не знаю… Я и о самой идее не знаю. Не знаю, что тебе на двадцать лет вперед припрогнозировали хлопобуды…
– Независимость! – горячо сказала Клавдия. – Вот моя главная идея!
– От чего независимость? От кого?
– Просто независимость! Независимость с большой буквы!
– Ну знаешь… – развел руками Данилов.
Больше он ничего не мог сказать.
Клавдия была в печали, но уже и энергия появилась в ее взгляде. Данилов чувствовал, что, если он сейчас станет соглашаться со словами Клавдии о неосуществимости ее достаточно безумной идеи, Клавдия сама ринется в спор и с ним, и с собственными словами. Это было хорошо, значит, она отошла от ночных тревог. Наверное, и отошла, раз писала письма королеве Бельгии. Слезы ее были, видно, явлением остаточным…
– А отчего эти женщины оказались вместе? – спросил Данилов, имея в виду портреты в рамке.
– Подумай…
– Странный набор…
– Стало быть, ты плохо знаешь меня, коли считаешь, что странный…
– Теперешнюю – возможно, что и плохо.
– Если все их свойства перемешать и слить в одной! Что было бы! Я б перевернула весь мир!
– У тебя вселенские масштабы?
– Данилов, какие во мне энергии и порывы! Если б ты знал! Но ведь все попусту… Все сгорит во мне… А я бы… Может, конечно, еще и выйдет что…
– Независимость тебе определили хлопобуды?
– Да. Но это тайна. Молчать о ней – в твоих же интересах. Как и в моих.
– Хлопобуды – серьезные люди?
– Они очень серьезные люди.
– Я уже чувствую, – вздохнул Данилов.
– С чего бы вдруг? Ты им не вредил?
– Пока нет.
– Не вздумай вставать у них на дороге. Сметут!
– Не пугайся. Я хожу по другой дороге.
– Но если они позовут в очередь, соглашайся немедля!
– Зачем?
– Из вашего театра люди стоят. Знают зачем.
– Кто же это?
Данилову очень захотелось, чтобы Клавдия назвала альтиста Чехонина. Она его и назвала. Еще, по ее словам, в очереди стояли виолончелист Туруканов и один из дирижеров, фамилию его Клавдия не помнила, но знала, что он – дирижер.
– Надо подумать, – сказал Данилов.
– Тут и думать нечего! Ты человек легкомысленный, что тебе будущее! Конечно, ради музыки в очередь вставать глупо. Но хлопобуды и тебе поставили бы прогнозы, возможно, нашли бы и главную твою идею. Ты стал бы жить серьезнее! Нет, ты встань! Ты хоть мне будешь помогать!
– Но откуда брать деньги на взносы?
– Приработаешь!
При воспоминании о пятнадцати рублях разговор об очереди стал Данилову неинтересным. Да и не собирался он вставать ни в какую очередь! Ему бы теперь вести разговоры с Переслегиным и Чудецким, а он занимался пустой болтовней с Клавдией. Эка Клавдия умеет его прихватывать! А главное – он сам, при всех своих попытках освободиться из под ее власти, при всех своих горячих внутренних монологах, является и является к ней! Конечно, она напугала его своим ночным звонком. Но что пугаться! Есть у нее утешители. И Войнов среди прочих. Да, наконец, и дамы, собранные в рамке, способны, видно, развеивать сомнения Клавдии. Что он ринулся сюда? Неужели у него и вправду есть потребность во встречах с ней? Или он стал больше уважать ее, в особенности теперь, когда узнал о ее страстях и вселенских намерениях? А ведь она ни разу не заговорила ни о его заботах, ни о его музыке.