Скачать 134 Кбайт
Над пропастью во ржи.
Потом потушил сигарету, сунул окурок в карман. Помахал рукой, чтоб развеять дым, –и зачем я только курил тут, черт бы меня драл! Потом схватил башмаки, забрался в стенной шкаф и закрыл дверцы. Сердце у меня колотилось как проклятое. Я услышал, как вошла мама.
–Фиби! – говорит. – Перестань притворяться! Я видела у тебя свет, моя милая!
–Здравствуй! – говорит Фиби. – Да, я не могла заснуть. Весело вам было?
–Очень, – сказала мама, но слышно было, что это неправда. Она совершенно не любит ездить в гости. – Почему ты не спишь, разреши узнать? Тебе не холодно?
–Нет, мне тепло. Просто не спится.
–Фиби, ты, по-моему, курила? Говори правду, милая моя!
–Что? – спрашивает Фиби.
–Ты слышишь, что я спросила?
–Да, я на минутку закурила. Один-единственный разок затянулась. А потом выбросила в окошко.
–Зачем же ты это сделала?
–Не могла уснуть.
–Ты меня огорчаешь, Фиби, очень огорчаешь! – сказала мама. – Дать тебе второе одеяло?
–Нет, спасибо! Спокойной ночи! – сказала Фиби. Видно было, что она старается поскорей от нее избавиться.
–А как было в кино? – спрашивает мама.
–Чудесно. Только Алисина мать мешала. Все время перегибалась через меня и спрашивала, знобит Алису или нет. А домой ехали в такси.
–Дай-ка я пощупаю твой лоб.
–Нет, я не заразилась. Она совсем здорова. Это ее мама выдумала.
–Ну, спи с богом. Какой был обед?
–Гадость! – сказала Фиби.
–Ты помнишь, что папа тебе говорил: нельзя называть еду гадостью. И почему – «гадость»? Тебе дали чудную баранью котлетку. Я специально ходила на Лексингтон-авеню.
–Котлета была вкусная, но Чарлина всегда д ы ш и т на меня, когда подает еду. И на еду дышит, и на все.
–Ну ладно, спи! Поцелуй маму. Ты прочла молитвы?
–Да, я в ванной помолилась. Спокойной ночи!
–Спокойной ночи! Засыпай скорей! У меня дико болит голова! – говорит мама. У нее очень часто болит голова. Здорово болит.
–А ты прими аспирин, – говорит Фиби. – Холден приедет в среду?
–Насколько мне известно, да. Ну, укройся получше. Вот так.
Я услыхал, как мама вышла из комнаты и закрыла двери. Подождал минутку, потом вышел из шкафа. И тут же стукнулся о сестренку –она вскочила с постели и шла меня вызволять, а было темно, как в аду.
–Я тебя ушиб? – спрашиваю. Приходилось говорить шепотом, раз все были дома. – Надо бежать! – говорю. Нащупал в темноте кровать, сел и стал надевать ботинки. Нервничал я здорово, не скрываю.
–Не уходи! – зашептала Фиби. – Подожди, пока они уснут.
–Нет. Надо идти. Сейчас самое время. Она пошла в ванную, а папа сейчас включит радио, будет слушать последние известия. Самое время.
Я не мог даже шнурки завязать как следует, до того я нервничал. Конечно, они бы не убили меня, если б застали дома, но было бы страшно неприятно.
–Да где же ты? – спрашиваю Фиби. Я ее в темноте не мог видеть.
–Вот я. – Она стояла совсем рядом. А я ее не видел.
–Мои чемоданы на вокзале, – говорю. – Скажи, Фиб, есть у тебя какие-нибудь деньги? У меня ни черта не осталось.
–Есть, на рождественские подарки. Я еще ничего не покупала.
–Ах, только! – Я не хотел брать ее подарочные деньги.
–Я тебе немножко одолжу! – говорит. И я услышал, как она роется в столе у Д.Б. – открывает ящик за ящиком и шарит там. Темнота стояла в комнате, ни зги не видно. – Если ты уедешь, ты меня не увидишь на сцене, – говорит, а у самой голос дрожит.
–Как не увижу? Я не уеду, пока не увижу. Думаешь, я пропущу такой спектакль? – спрашиваю. – Знаешь, что я сделаю? Я побуду у мистера Антолини, скажем, до вторника, до вечерка. А потом вернусь домой. Если удастся, я тебе позвоню.
–Возьми! – говорит. Она мне протягивала какие-то деньги, но не могла найти мою руку. – Где ты? – Нашла мою руку, сунула деньги.
–Эй, да мне столько не нужно! – говорю. – Дай два доллара – и все. Честное слово, забирай обратно!
Я ей совал деньги в руку, а она не брала.
–Возьми, возьми все! Потом отдашь! Принесешь на спектакль.
–Да сколько у тебя тут, господи?
–Восемь долларов и восемьдесят пять центов. Нет, шестьдесят пять. Я уже много истратила.
И тут я вдруг заплакал. Никак не мог удержаться. Стараюсь, чтоб никто не услышал, а сам плачу и плачу. Фиби перепугалась до смерти, когда я расплакался, подошла ко мне, успокаивает, но разве остановишься? Я сидел на краю постели и ревел, а она обхватила мою шею лапами, я ее тоже обнял и реву, никак не могу остановиться. Казалось, сейчас задохнусь от слез. Фиби, бедняга, испугалась ужасно. Окно было открыто, и я чувствовал, как она дрожит в одной пижаме. Хотел ее уложить в постель, укрыть, но она не ложилась. Наконец я перестал плакать. Но я долго, очень долго не мог успокоиться. Потом застегнул доверху пальто, сказал, что непременно дам ей знать. Она сказала, что лучше бы я лег спать тут, у нее в комнате, но я сказал –нет, меня уже ждет мистер Антолини. Потом я вынул из кармана охотничью шапку и подарил ей. Она ужасно любит всякие дурацкие шапки.
–Фиби! – говорит. – Перестань притворяться! Я видела у тебя свет, моя милая!
–Здравствуй! – говорит Фиби. – Да, я не могла заснуть. Весело вам было?
–Очень, – сказала мама, но слышно было, что это неправда. Она совершенно не любит ездить в гости. – Почему ты не спишь, разреши узнать? Тебе не холодно?
–Нет, мне тепло. Просто не спится.
–Фиби, ты, по-моему, курила? Говори правду, милая моя!
–Что? – спрашивает Фиби.
–Ты слышишь, что я спросила?
–Да, я на минутку закурила. Один-единственный разок затянулась. А потом выбросила в окошко.
–Зачем же ты это сделала?
–Не могла уснуть.
–Ты меня огорчаешь, Фиби, очень огорчаешь! – сказала мама. – Дать тебе второе одеяло?
–Нет, спасибо! Спокойной ночи! – сказала Фиби. Видно было, что она старается поскорей от нее избавиться.
–А как было в кино? – спрашивает мама.
–Чудесно. Только Алисина мать мешала. Все время перегибалась через меня и спрашивала, знобит Алису или нет. А домой ехали в такси.
–Дай-ка я пощупаю твой лоб.
–Нет, я не заразилась. Она совсем здорова. Это ее мама выдумала.
–Ну, спи с богом. Какой был обед?
–Гадость! – сказала Фиби.
–Ты помнишь, что папа тебе говорил: нельзя называть еду гадостью. И почему – «гадость»? Тебе дали чудную баранью котлетку. Я специально ходила на Лексингтон-авеню.
–Котлета была вкусная, но Чарлина всегда д ы ш и т на меня, когда подает еду. И на еду дышит, и на все.
–Ну ладно, спи! Поцелуй маму. Ты прочла молитвы?
–Да, я в ванной помолилась. Спокойной ночи!
–Спокойной ночи! Засыпай скорей! У меня дико болит голова! – говорит мама. У нее очень часто болит голова. Здорово болит.
–А ты прими аспирин, – говорит Фиби. – Холден приедет в среду?
–Насколько мне известно, да. Ну, укройся получше. Вот так.
Я услыхал, как мама вышла из комнаты и закрыла двери. Подождал минутку, потом вышел из шкафа. И тут же стукнулся о сестренку –она вскочила с постели и шла меня вызволять, а было темно, как в аду.
–Я тебя ушиб? – спрашиваю. Приходилось говорить шепотом, раз все были дома. – Надо бежать! – говорю. Нащупал в темноте кровать, сел и стал надевать ботинки. Нервничал я здорово, не скрываю.
–Не уходи! – зашептала Фиби. – Подожди, пока они уснут.
–Нет. Надо идти. Сейчас самое время. Она пошла в ванную, а папа сейчас включит радио, будет слушать последние известия. Самое время.
Я не мог даже шнурки завязать как следует, до того я нервничал. Конечно, они бы не убили меня, если б застали дома, но было бы страшно неприятно.
–Да где же ты? – спрашиваю Фиби. Я ее в темноте не мог видеть.
–Вот я. – Она стояла совсем рядом. А я ее не видел.
–Мои чемоданы на вокзале, – говорю. – Скажи, Фиб, есть у тебя какие-нибудь деньги? У меня ни черта не осталось.
–Есть, на рождественские подарки. Я еще ничего не покупала.
–Ах, только! – Я не хотел брать ее подарочные деньги.
–Я тебе немножко одолжу! – говорит. И я услышал, как она роется в столе у Д.Б. – открывает ящик за ящиком и шарит там. Темнота стояла в комнате, ни зги не видно. – Если ты уедешь, ты меня не увидишь на сцене, – говорит, а у самой голос дрожит.
–Как не увижу? Я не уеду, пока не увижу. Думаешь, я пропущу такой спектакль? – спрашиваю. – Знаешь, что я сделаю? Я побуду у мистера Антолини, скажем, до вторника, до вечерка. А потом вернусь домой. Если удастся, я тебе позвоню.
–Возьми! – говорит. Она мне протягивала какие-то деньги, но не могла найти мою руку. – Где ты? – Нашла мою руку, сунула деньги.
–Эй, да мне столько не нужно! – говорю. – Дай два доллара – и все. Честное слово, забирай обратно!
Я ей совал деньги в руку, а она не брала.
–Возьми, возьми все! Потом отдашь! Принесешь на спектакль.
–Да сколько у тебя тут, господи?
–Восемь долларов и восемьдесят пять центов. Нет, шестьдесят пять. Я уже много истратила.
И тут я вдруг заплакал. Никак не мог удержаться. Стараюсь, чтоб никто не услышал, а сам плачу и плачу. Фиби перепугалась до смерти, когда я расплакался, подошла ко мне, успокаивает, но разве остановишься? Я сидел на краю постели и ревел, а она обхватила мою шею лапами, я ее тоже обнял и реву, никак не могу остановиться. Казалось, сейчас задохнусь от слез. Фиби, бедняга, испугалась ужасно. Окно было открыто, и я чувствовал, как она дрожит в одной пижаме. Хотел ее уложить в постель, укрыть, но она не ложилась. Наконец я перестал плакать. Но я долго, очень долго не мог успокоиться. Потом застегнул доверху пальто, сказал, что непременно дам ей знать. Она сказала, что лучше бы я лег спать тут, у нее в комнате, но я сказал –нет, меня уже ждет мистер Антолини. Потом я вынул из кармана охотничью шапку и подарил ей. Она ужасно любит всякие дурацкие шапки.
|
|