–Надо десять, шеф. Я вам говорил. Десять на время, пятнадцать до утра. Я же вам говорил.

–Неправда, не говорили. Вы сказали – пять на время. Да, вы сказали, что за ночь пятнадцать, но я ясно слышал…

–Выкладывайте, шеф!

–За что? – спрашиваю. Господи, у меня так колотилось сердце, что вот-вот выскочит. Хоть бы я был одет. Невыносимо стоять в одной пижаме, когда случается такое.

–Ну, давайте, шеф, давайте! – говорит Морис. Да как толкнет меня своей грязной лапой – я чуть не грохнулся на пол, сильный он был, сукин сын. И не успел я оглянуться, они оба уже стояли в комнате. Вид у них был такой, будто это их комната. Санни уселась на подоконник. Морис сел в кресло и расстегнул ворот – на нем была лифтерская форма. Господи, как я нервничал! – Ладно, шеф, выкладывайте денежки! Мне еще на работу идти.

–Вам уже сказано, я больше ни цента не должен. Я же ей дал пятерку.

–Бросьте зубы заговаривать. Деньги на стол!

–За что я буду платить еще пять долларов? – говорю. А голос у меня все дрожит. – Вы хотите меня обжулить.

Морис расстегнул свою куртку до конца. Под ней был фальшивый воротничок без всякой рубашки. Живот у него был толстый, волосатый, здоровенный.

–Никто никого не собирается обжуливать, – говорит он. – Деньги давайте, шеф!

–Не дам!

Только я это сказал, как он встал и пошел на меня. Вид у него был такой, будто он ужасно, ужасно устал или ему все надоело. Господи, как я испугался. Помню, я скрестил руки на груди. Господи, как я испугался. Хуже всего то, что я был в одной пижаме.

–Давайте деньги, шеф! – Он подошел ко мне вплотную. Он все время повторял одно и то же: – Деньги давайте, шеф! – Форменный кретин.

–Не дам.

–Шеф, вы меня доведете, придется с вами грубо обойтись. Не хочу вас обижать, а придется, как видно. Вы нам должны пять монет.

–Ничего я вам не должен, – говорю. – А если вы меня только тронете, я заору на всю гостиницу. Всех перебужу. Полицию, всех! – Сам говорю, а голос у меня дрожит, как студень.

–Давай ори! Ори во всю глотку! Давай! Хочешь, чтоб твои родители узнали, что ты ночь провел с девкой! А еще из хорошей семьи. – Он был хитрый, этот сукин кот. Здорово хитрый.

–Оставьте меня в покое! Если бы вы сказали десять, тогда другое дело. А вы определенно сказали…

–Отдадите вы нам деньги или нет? – Он прижал меня к самой двери. Прямо навалился на меня своим пакостным волосатым животом.

–Оставьте меня! Убирайтесь из моей комнаты! – сказал я. А сам скрестил руки, не двигаюсь. Господи, какое я ничтожество!

И вдруг Санни заговорила, а до того она молчала:

–Слушай, Морис, взять мне его бумажник? Он вон там, на этом самом…

–Вот-вот, бери!

–Уже взяла! – говорит Санни. И показывает мне пять долларов. – Видал? Больше не беру, только долг. Я не какая-нибудь воровка. Мы не воры!

И вдруг я заплакал. И не хочу, а плачу.

–Да, не воры! Украли пять долларов, а сами…

–Молчать! – говорит Морис и толкает меня.

–Брось его, слышишь? – говорит Санни. – Пошли, ну! Долг мы с него получили. Пойдем. Слышишь, пошли отсюда!

–Иду! – говорит Морис. А сам стоит.

–Слышишь, Морис, я тебе говорю. Оставь его!

–А кто его трогает? – отвечает он невинным голосом. И вдруг как щелкнет меня по пижаме. Я не скажу, куда он меня щелкнул, но больно было ужасно. Я ему крикнул, что он грязный, подлый кретин.

–Что ты сказал? – говорит. И руку приставил к уху, как глухой. – Что ты сказал? Кто я такой?

А я стою и реву. Меня зло берет, взбесил он меня.

–Да, ты подлый, грязный кретин, – говорю. – Грязный кретин и жулик, а года через два будешь нищим, милостыню будешь просить на улице. Размажешь сопли по всей рубахе, весь вонючий, грязный…

Тут он мне как даст! Я даже не успел увернуться или отскочить –вдруг почувствовал жуткий удар в живот.

Я не потерял сознание, потому что помню –я посмотрел на них с пола и увидел, как они уходят и закрывают за собой двери. Я долго не вставал с пола, как тогда, при Стрэдлейтере… Но тут мне казалось, что я сейчас умру, честное слово. Казалось, что я тону, так у меня дыхание перехватило – никак не вздохнуть. А когда я встал и пошел в ванную, я даже разогнуться не мог, обеими руками держался за живот.

Но я, наверно, ненормальный. Да, клянусь богом, я сумасшедший. По дороге в ванную я вдруг стал воображать, что у меня пуля в кишках. Я вообразил, что этот Морис всадил в меня пулю. А теперь я иду в ванную за добрым глотком старого виски, чтобы успокоить нервы и начать действовать. Я представил себе, как я выхожу из ванной уже одетый, с револьвером в кармане, а сам слегка шатаюсь. И я иду по лестнице –в лифт я, конечно, не сяду. Иду, держусь за перила, а кровь капает у меня из уголка рта. Я бы спустился несколькими этажами ниже, держась за живот, а кровь так и лилась бы на пол, и потом вызвал бы лифт. И как только этот Морис открыл бы дверцы, он увидел бы меня с револьвером в руке и завизжал бы, закричал диким, перепуганным голосом, чтобы я его не трогал. Но я бы ему показал.