И начались какие-то темные дела. Аббон, говорят, был естественнорожденным сыном одного из здешних господ. Рос он в аббатстве Фоссанова. И рассказывают, что в самом юном возрасте он находился при Св. Фоме, когда тот умирал. А когда он умер, Аббон руководил выносом этого великого тела вниз по винтовой башенной лестнице, где было так узко, что гроб не удавалось развернуть… Но Аббон прекрасно справился. Это и был его звездный час, острили злые языки. Так или иначе, аббатом он был избран, хотя и не заведовал библиотекой. И кто-то, по-моему, тот же Роберт, посвятил его в тайны книгохранения…»

«А сам Роберт за что был назначен?»

«Не знаю. Я всегда старался не слишком вникать в подобные вещи. Наши аббатства – пристанища святости. Но вокруг должности настоятеля, к сожалению, иногда плетутся чудовищные интриги. Я всегда занимался своими стеклами и своими кивотами и в другие дела не мешался. Теперь тебе понятно, почему я говорю, что не знаю, захочет ли Аббат обучать Бенция. Это значило бы прямо назвать его своим преемником. Доверить монастырь легковесному мальчишке, с его грамматикой и с его варварством, выходцу с крайнего Севера… Что он знает о нашей стране, о роли нашего аббатства, о связях с местными господами…»

«Но Малахия тоже не был итальянцем. И Беренгар. А библиотеку отдали им…»

«Темная история. Монахи брюзжат, что вот уже полвека как наше аббатство утратило все традиции. Оттого-то пятьдесят лет назад, или даже раньше… я не помню… Алинард и боролся за библиотекарское место. Библиотекарями здесь всегда бывали итальянцы. Слава Богу, у нас на родине способных людей хватает. А так видишь что получается. – И Николай замялся, как будто не решался выговорить, что у него на душе. – Видишь? Малахию и Беренгара убили. Возможно, их убили, чтоб они не стали аббатами».

Он содрогнулся и провел рукой по лицу, будто желая отогнать нечестивые помыслы. Потом осенился крестным знамением. «Да что там говорить? Ты сам видишь: в этой стране вот уже сколько лет совершаются постыдные вещи. Совершаются и в монастырях, и при папской резиденции, и в соборах… Битвы за овладение властью, обвинения в ереси, чтобы захватить чужую пребенду… Какая гадость. Я теряю веру в род человеческий, когда вижу, что куда ни кинь – везде заговоры и дворцовые интриги. И до подобных низостей суждено было дойти этому аббатству! Клубок гадюк поселился, привороженный оккультной магией, там, где прежде было поместилище здоровых членов. Глядите, вот прошлое здешнего монастыря!»

Он показывал на сокровища, расставленные вдоль стен. Не останавливаясь больше около крестов и прочей утвари, он повел нас смотреть на реликварии, которые почитались истинной гордостью этого места.

«Глядите, – приговаривал он. – Вот наконечник копья, проткнувшего грудную клетку Спасителя!» Перед нами была золотая укладка с прозрачной хрустальной крышкой, и в ней на пурпурной подушечке мягко почивал треугольный кусок железа, уже затронутый ржавчиной, но начищенный и доведенный до сияющего блеска – видимо, благодаря щедрому употреблению масел и мазей. Но это была еще мелочь! Ибо в следующей укладке, серебряной, усеянной аметистами, с передней стенкой из тончайшего стекла, находился кусок благословенного древа святого смертного креста, преподнесенный этому аббатству самой ее величеством королевой Еленой, матерью императора Константина, после того как она побывала паломницей у святых мест и разрыла Голгофский холм и гробницу Господню, выстроив над ними свою церковь.

Потом Николай показал нам другие реликвии, которые я вряд ли сумею толком описать из-за их невероятного количества и великолепия. Там был, в ларце из цельного аквамарина, один из гвоздей со святого креста. В стеклянном сосуде, помещавшемся на подушке из маленьких засушенных роз, лежала частица тернового венца. А в другом кивоте, тоже на лепестках, покоился пожелтевший лоскут салфетки с тайной вечери. Затем был там кошель Св. Матфея, серебряный, кольчужной вязки, а рядом в трубке, опоясанной фиалковой лентой, полуистлевшей от времени, опечатанной золотой печатью, локтевая кость Св. Анны. Увидел я там и наичудеснейшее чудо: прикрытую стеклянным колоколом и уложенную на алую, расшитую жемчугами ткань щепку от Вифлеемских яслей; малую пядь пурпурной туники Св. Иоанна Евангелиста, две цепи, оковывавшие лодыжки Св. Апостола Петра в Риме, череп Св. Адальберта, меч Св. Стефана, бедро Св. Маргариты, палец Св. Виталия, ребро Св. Софии, подбородок Св. Эобана, верхнюю часть лопаточной кости Св. Златоуста, обручальное кольцо Св. Иосифа, зуб Крестителя, посох Моисея, изорванный и хрупкий кусочек кружева от подвенечного платья Пресвятой Девы Марии.

Там были и другие вещи, не являвшиеся реликвиями, но все же представлявшие собой свидетельства Божиих чудес и чудесных созданий из далеких земель, привезенные в Аббатство монахами, добиравшимися до самых дальних концов мира: набитые соломой василиски и гидры, рог единорога, яйцо, которое отшельник обнаружил в другом яйце, некоторое количество манны, питавшей евреев в пустыне, зуб кита, кокосовый орех, плечевая кость допотопного животного, слоновый костяной бивень, ребро дельфина.