В Новое время тот же принцип был выражен Спинозой, Марксом и Фрейдом. В философии Спинозы центр тяжести смещен с правильной веры на правильное поведение в жизни. Маркс утверждал тот же принцип, говоря, что философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его. Фрейдовская парадоксальная логика привела его к психоаналитической терапии, все углубляющемуся переживанию человеком самого себя.

С точки зрения парадоксальной логики суть не в мысли, а в действии. Эта установка ведет к нескольким другим следствиям. Во-первых, она ведет к терпимости, которую мы находим в индийском и китайском религиозном развитии. Если правильная мысль не есть высшей истиной и путем к спасению, то нет причины бороться с другими людьми, чья мысль приходит к иным формулировкам. Эта терпимость прекрасно выражена в истории о нескольких людях, которым предложили описать в темноте слона: один, прикоснувшись к его хоботу, сказал, что это животное подобно водосточной трубе; другой, прикоснувшись к уху, заявил, что это животное подобно вееру; третий, прикоснувшись к ногам, описал животное как столб.

Во-вторых, парадоксальная точка зрения ведет к подчеркиванию значения изменения человека в большей степени, чем значения развития догматов, с одной стороны, и науки, с другой. С индийской, китайской и мистической точек зрения религиозная задача человека состоит не в том, чтобы думать правильно, а в том, чтобы правильно действовать и (или) воссоединиться с Единым в акте сосредоточенного созерцания.

Противоположность этому составляет главное направление западной философии. Поскольку она надеялась найти высшую истину в правильной мысли, то акцент был сделан на мышлении, хотя правильное действие тоже было признано важным. В религиозном развитии это вело к формулировке догматов, бесчисленным спорам о догматических формулировках, нетерпимости к еретику или "неверующему". Далее, "вера в Бога" определялась как основная цель религиозной установки. Это, конечно, не значит, что в западной философии не было понятия о том, что надо жить правильно. Но все же человек, который верил в Бога – даже если он не жил по-божески, – чувствовал себя более высоким, чем тот, кто жил по-божески, но не верил в Бога.

Сосредоточение внимания на мышлении имеет еще и другое, исторически очень важное следствие. Идея, что можно найти истину в мысли, ведет не только к догме, но также и к развитию науки. Ведь в научной сфере главное – это правильная мысль, в смысле как интеллектуальной честности, так и применения научной теории к практике.

Короче говоря, парадоксальная мысль призывает к терпимости и проявлению усилий в направлении самоизменения. Аристотелевская точка зрения ведет к католической церкви, к догме и науке, к открытию атомной энергии.

Последствия различий между этими двумя точками зрения на проблему любви к Богу уже достаточно полно показаны, необходимо только кратко суммировать их.

В преобладающей на Западе религиозной системе любовь к Богу – это, в сущности, то же, что и вера в Бога, в божественное существование, божественную справедливость, божественную любовь. Любовь к Богу – это, в сущности, мысленный опыт. В восточных религиях и в мистицизме любовь к Богу – это напряженное чувственное переживание единства, нераздельно слитое с выражением этой любви в каждом жизненном действии. Наиболее радикальная формулировка этой цели дана М.Экхартом:

"Если бы я превратился в Бога и он сделал меня единым с собой, то есть, если б я жил по-божески, не было бы между нами различия... Некоторые люди воображают, что они увидят Бога так, как если бы он стоял здесь, а они там, но так не может быть. Бог и я – мы одно. Познавая Бога, я принимаю его в себя. Любя Бога, я проникаю в него".

Теперь мы можем вернуться к важной параллели между любовью к собственным родителям и любовью к Богу. Ребенок начинает жизнь с привязанности к своей матери "как основе всякого бытия". Он чувствует беспомощность и необходимость всеобъемлющей любви матери. Затем он обращается к отцу, как к новому центру его привязанности; отец становится руководящим началом мысли и действия. На этой стадии поведение ребенка мотивировано необходимостью достичь отцовской похвалы и избежать его недовольства. На стадии полной зрелости он освобождается от матери и отца как опекающих и направляющих сил, утверждая в самом себе материнский и отцовский принципы. В истории рода человеческого мы видим – и можем предвидеть наперед – то же развитие: от первоначальной любви к Богу как беспомощной привязанности к матери-богине, через послушную привязанность к Богу-отцу, – к зрелой стадии, когда Бог перестает быть внешней силой, когда человек вбирает в себя принципы любви и справедливости, когда он становится единым с Богом, наконец, к той точке, где он говорит о Боге только в поэтическом, символическом смысле.

Из этих размышлений следует, что любовь к Богу нельзя отделить от любви к своим родителям. Если человек не освобождается от кровной привязанности к матери,