Скачать 32.76 Кбайт
Оправдание бытия
В этой цели может быть найден новый смысл, новая "идея для существования" человека как личности и частично как актора, позволяющая задержать его перерождение в безсубъектный фактор. Или разделиться на тех, кто готов раствориться в технологии, служа пищей (смазкой на стыках) в системе машин, и тех, кто хотел бы сохранить свою антропологическую идентичность.
Самым фундаментальным, ключевым мировоззренческим бастионом надежды в борьбе за сохранение человека является идея вечного возвращения. В сравнении с прогрессом, она более глубоко укоренена в культуре и авторитетнее его. Перед лицом бесконечности идея вечного возвращения "крепче", обоснованнее прогрессизма, "логичнее" идеи восхождения к цели, которой нет. Логика у ней – завершенная, а значит более совершенная, хотя она вступает в конфликт с современной наукой, ее ориентацией на универсальный эволюционизм и безусловную абстрактность. В свое время этот конфликт между наукой и бытием заметил Ницше. "Под воздействием науки сотрясается почва понятий, отнимая у человека фундамент, на котором покоятся его уверенность и спокойствие, а также вера в устойчивое и вечное. Должна ли господствовать жизнь над познанием, над наукой или познание над жизнью? – обострял он вопрос и предлагал подход, который перед фактом все более устрашающих достижений науки становится прямой потребностью нашей эпохи: "Наука нуждается в высшем надзоре и контроле; рядом с наукой должно возникнуть учение о гигиене жизни, а одно из положений этого учения гласило бы так: неисторическое и над историческое должны считаться естественными противоядиями против заглушения жизни историческим, против исторической болезни"[24]. И когда говорят о необходимости консервативной революции, то суть ее в том и состоит, чтобы высшей духовной ориентацией человека был не прогресс, а вечное возвращение, может быть точнее, "возвращение к вечному". Назначение же философии, вместо обслуживания науки и прогресса, в том, чтобы быть защитницей жизни, полнее – Бытия. Эту роль она лучше всего может выполнить в качестве perennialphilosophy – вечной философии, то есть Мудрости.
Произнося сакраментальную фразу, что традиция не пепел, который надо хранить, а огонь, который надо нести, или повторяя хайдеггеровскую мысль, что бытие требует возврата к истокам, эти положения редко когда додумывают до конца. Для своего исполнения они действительно требуют "консервативной революции", изменения характера нашей активности, ее направления и целей, признания, что человечество прошло фазу подъема на вершину и теперь свою энергию должно прилагать к тому, чтобы тормозить, а не двигаться. Это наиболее ответственный этап бытия. Альпинисты чаще гибнут на спусках, чем на подъеме. Прогресс приобрел силу инерции, поэтому управлять теперь значит прежде всего регулировать творческую деятельность, особенно в части внедрения ее новых результатов в практику. "Если вы думаете, – писал М. Мамардашвилли, – что можно естественным образом продолжать традицию, как если бы она была просто самой жизнью, – то это заблуждение. Можно подумать, что традиция – как твое дыхание: ты дышишь и живешь, чему-то следуешь и тем самым она продолжается. Между тем человеческий опыт кричит о том, что нет этого, что ткань, которая ткется над бездной, иная"[25]. М. Мамардашвилли, будучи "интеллектократом" и западником, не был и не мог быть сторонником онтологии и консервативной революции, но в его философствовании ценно постоянное подчеркивание, что человек – это усилие и быть человеком не объективное естественное состояние, а непрерывное напряжение, своего рода воля к существованию. К бытию. Не к "белокурой бестии", не к "новому" или "пост" человеку, а к сохранению идентичности существующего. Для этого нужно усилие. Как и к сохранению природы и культуры, всего, что является нашим домом. Домом бытия. А держит этот дом, служит его фундаментом – традиция. Не прогресс, а оптимизация по критериям продолжения своего бытия как особой системы – вот непосредственная задача человечества, попавшего в пограничную ситуацию.
В конце XIX века Ф.М. Достоевский писал, что "если истина будет вне Христа, то я предпочту остаться со Христом, а не с истиной". Он почувствовал онтологическое, субстанциональное, а не просто гносеологическое расхождение между новой наукой и религией, между человеческой и рационалистической картиной мира. В ХХ веке после "смерти бога", эта проблема переросла в противоречие между техницизмом и гуманизмом. Технонаука ведет к "смерти человека", структуализм, как известно, объявил, что такая смерть состоялась. Из всех наших рассуждений следует, что это верно лишь абстрактно-логически, да и сами структуралисты говорили о смерти человека в теории. Исторически и реально продолжают существовать не только человек, но и Бог, вера, влияние которых в чем-то даже усиливается. Тем более это относится к ценностям гуманизма. В любом случае действительный приверженец выживания человечества должен быть последователем Ф.М. Достоевского: "если прогресс и техника будут вне человека, то я предпочту остаться с человеком, а не с прогрессом".
Самым фундаментальным, ключевым мировоззренческим бастионом надежды в борьбе за сохранение человека является идея вечного возвращения. В сравнении с прогрессом, она более глубоко укоренена в культуре и авторитетнее его. Перед лицом бесконечности идея вечного возвращения "крепче", обоснованнее прогрессизма, "логичнее" идеи восхождения к цели, которой нет. Логика у ней – завершенная, а значит более совершенная, хотя она вступает в конфликт с современной наукой, ее ориентацией на универсальный эволюционизм и безусловную абстрактность. В свое время этот конфликт между наукой и бытием заметил Ницше. "Под воздействием науки сотрясается почва понятий, отнимая у человека фундамент, на котором покоятся его уверенность и спокойствие, а также вера в устойчивое и вечное. Должна ли господствовать жизнь над познанием, над наукой или познание над жизнью? – обострял он вопрос и предлагал подход, который перед фактом все более устрашающих достижений науки становится прямой потребностью нашей эпохи: "Наука нуждается в высшем надзоре и контроле; рядом с наукой должно возникнуть учение о гигиене жизни, а одно из положений этого учения гласило бы так: неисторическое и над историческое должны считаться естественными противоядиями против заглушения жизни историческим, против исторической болезни"[24]. И когда говорят о необходимости консервативной революции, то суть ее в том и состоит, чтобы высшей духовной ориентацией человека был не прогресс, а вечное возвращение, может быть точнее, "возвращение к вечному". Назначение же философии, вместо обслуживания науки и прогресса, в том, чтобы быть защитницей жизни, полнее – Бытия. Эту роль она лучше всего может выполнить в качестве perennialphilosophy – вечной философии, то есть Мудрости.
Произнося сакраментальную фразу, что традиция не пепел, который надо хранить, а огонь, который надо нести, или повторяя хайдеггеровскую мысль, что бытие требует возврата к истокам, эти положения редко когда додумывают до конца. Для своего исполнения они действительно требуют "консервативной революции", изменения характера нашей активности, ее направления и целей, признания, что человечество прошло фазу подъема на вершину и теперь свою энергию должно прилагать к тому, чтобы тормозить, а не двигаться. Это наиболее ответственный этап бытия. Альпинисты чаще гибнут на спусках, чем на подъеме. Прогресс приобрел силу инерции, поэтому управлять теперь значит прежде всего регулировать творческую деятельность, особенно в части внедрения ее новых результатов в практику. "Если вы думаете, – писал М. Мамардашвилли, – что можно естественным образом продолжать традицию, как если бы она была просто самой жизнью, – то это заблуждение. Можно подумать, что традиция – как твое дыхание: ты дышишь и живешь, чему-то следуешь и тем самым она продолжается. Между тем человеческий опыт кричит о том, что нет этого, что ткань, которая ткется над бездной, иная"[25]. М. Мамардашвилли, будучи "интеллектократом" и западником, не был и не мог быть сторонником онтологии и консервативной революции, но в его философствовании ценно постоянное подчеркивание, что человек – это усилие и быть человеком не объективное естественное состояние, а непрерывное напряжение, своего рода воля к существованию. К бытию. Не к "белокурой бестии", не к "новому" или "пост" человеку, а к сохранению идентичности существующего. Для этого нужно усилие. Как и к сохранению природы и культуры, всего, что является нашим домом. Домом бытия. А держит этот дом, служит его фундаментом – традиция. Не прогресс, а оптимизация по критериям продолжения своего бытия как особой системы – вот непосредственная задача человечества, попавшего в пограничную ситуацию.
В конце XIX века Ф.М. Достоевский писал, что "если истина будет вне Христа, то я предпочту остаться со Христом, а не с истиной". Он почувствовал онтологическое, субстанциональное, а не просто гносеологическое расхождение между новой наукой и религией, между человеческой и рационалистической картиной мира. В ХХ веке после "смерти бога", эта проблема переросла в противоречие между техницизмом и гуманизмом. Технонаука ведет к "смерти человека", структуализм, как известно, объявил, что такая смерть состоялась. Из всех наших рассуждений следует, что это верно лишь абстрактно-логически, да и сами структуралисты говорили о смерти человека в теории. Исторически и реально продолжают существовать не только человек, но и Бог, вера, влияние которых в чем-то даже усиливается. Тем более это относится к ценностям гуманизма. В любом случае действительный приверженец выживания человечества должен быть последователем Ф.М. Достоевского: "если прогресс и техника будут вне человека, то я предпочту остаться с человеком, а не с прогрессом".
|
|