Сейчас этот подход приходит к нам как "зарубежный", и потому многим представляется как "иностранное влияние". Но парадокс в том, что в отечественной культуре очень сильна экзистенциальная традиция – достаточно вспомнить Николая Александровича Бердяева или Михаила Михайловича Бахтина. Более того, сами западные теоретики ЭГП среди основных его идеологов-предшественников одним из первых обязательно называют Федора Михайловича Достоевского.
Правда, как раз в нашей психологии отечественная экзистенциальная традиция до последнего времени проявлялась в весьма ослабленном виде, как сказал бы тот же М.М.Бахтин, – в "гомеопатических дозах". Особенно это касается практической сферы. На теоретическом уровне эта позиция представлена в большей мере (хотя и явно недостаточно). Среди советских психологов были экзистенциально мыслящие авторы – прежде всего следует отметить Сергея Леонидовича Рубинштейна и его до сих пор не оцененную по достоинству замечательную работу "Человек и мир" (Рубинштейн, 1976, с. 253-381), а также концепцию "личностного смысла" Алексея Николаевича Леонтьева и его единомышленников (Асмолов и др., 1979; Д.А.Леонтьев, 1999) (см. подробнее §1.1).

В очередной раз мы "открываем Америку", не замечая пророков в своем отечестве... Да и "открывать" особенно не торопимся – ЭГП в отечественную психологию приходит позже других концепций, в числе самых последних.

Впрочем, справедливости ради следует признать, что развернутой экзистенциальной концепции психологии общения в отечественной психологии пока не создано и, тем более, нет эффективных программ развития соответствующих способностей. В этом плане обращение к разработкам и опыту зарубежных коллег вполне оправдано.


Еще один парадокс состоит в том, что ЭГП, имея фундаментальную теоретическую основу (ни одно другое направление в психологии не имеет такой мощной философской и методологической базы!), – принципиально отказывается от жестких и однозначных теоретических схем психологического анализа, от абстрактных "структур" психики, личности, от исследования бесконечных "факторов", "систем", "компонентов" и т.д., и т.п. Предложенное экзистенциалистами "новое понимание человека" основывается на том, что "человек более не трактуется в терминах какой бы то ни было теории – будь то механистической, биологической или психологической" (Binswanger, 1956, р. 144), а рассматривается в "человеческом измерении".
Но это парадокс только кажущийся – ведь именно глубокий экзистенциальный взгляд на человека с неизбежностью ведет к признанию приоритета живой реальности внутреннего мира конкретного человека, его субъективного опыта перед любыми объективированными "продуктами" теоретического анализа. И чем глубже наше постижение "человеческого в человеке", тем яснее становится понимание того, что человек многократно сложнее любых наших теорий и абстрактных рассуждений о нем.


Однако приоритет субъективности и феноменологическая ориентация ЭГП не ведет к обесцениванию "процедурной", методической стороны деятельности практического психолога, а скорее наоборот (что также может показаться парадоксом) – усиливает внимание к методам работы. Не часто концепция включает в себя такое многообразие форм и способов работы и столь подробный и тщательный их разбор, как ЭГП.
К тому же и методы рассматриваются здесь не формально-технологически, а как условия и средства актуализации и поддержания "жизнеизменяющих процессов". То есть дело не в самих методиках и приемах, а в искусстве приблизиться с их помощью к тому глубинному, экзистенциальному уровню общения с клиентом, на котором только и возможно оказать ему полноценную, эффективную помощь.


Наконец, еще один парадокс – возможно, самый главный. С одной стороны, хотя экзистенциализм достаточно хорошо известен и даже моден (так сказать, на "вербальном уровне"), его отнюдь нельзя назвать широко распространенным подходом и он не страдает от излишней популярности – как среди клиентов, так и среди самих психологов и психотерапевтов. А ведь, с другой стороны, именно этот подход затрагивает важнейшие стороны человеческой жизни, нацелен на решение самых острых жизненных проблем. И если согласиться с тем, что все "мы являемся живущими существами и потому в определенной степени все мы – экзистенциалисты" (Bugental, Kleiner, 1993), то следует признать, что ЭГП обращен ко всем, к каждому из нас. А если еще учесть, что центральная проблема экзистенциальной психологии – это "человек в кризисе", то именно этот подход, казалось бы, должен прийтись как нельзя более кстати именно в нынешней России, переполненной кризисами во всех отношениях. Но пока (?!), увы, – не пришелся...
У этого парадокса неполной востребованности есть, видимо, много причин; пока ограничусь лишь одной: экзистенциально-гуманистический взгляд на человека – это взгляд глубокий, мудрый, можно даже сказать красивый, но очень непростой. А сложное, увы, не может быть массовым – спросом и популярностью пользуется простое.

Надо признать, сама психология много сделала для того, чтобы широкое распространение получил простой и "удобный в употреблении" образ человека – заголовок известной книги "Психология – это просто" (Фолкэн, 1997) можно было бы использовать в качестве эпиграфа к работам очень многих психологов.