Скачать 70.23 Кбайт
Талант общения. Дейл Карнеги или Авва Дорофей ?
Как известно, на вопрос: ты почему плачешь? – ребенок порой может ответить: я не тебе плачу, я маме плачу! Он плачет "по адресу"! Но ребенок плакать от обиды может и в одиночестве. Обиженный глубоко страдает, ведь его лишили того, на что – он уверен имеет право, лишили любви. Он все равно чувствует Любовь, которую он заслуживает, а поэтому – свое величие; как можно унижать меня, которого так любят, как они могут этого не понимать! Его обида и плач обращены именно к этой Любви, которую он ощущает по отношении к себе, хотя он не рефлексирует над тем, из какого она Источника.
Точно так же и взрослому бессмысленно плакать, ни к кому не обращаясь. Да потому-то они и не плачут, что, увы, уже растеряли первоначальное чувство присутствия Любви. Поэтому-то представители сильного пола – мужчины, которые привыкли опираться только на себя и давать опору женщинам рядом с ними, оставляют в себе невыплаканные причитания. А вовсе не потому, что в детстве их ввел в заблуждение нехороший манипулятор.
Именно этим второе блаженство Нагорной проповеди Христа: блаженны плачущие, ибо они утешатся (Мф. 5, 4) – отличается от идеи Шострома спасаться от инфарктов профилактическими рыданиями. Плач становится блаженством потому, что это к Нему плач, к Тому, Кто единственно милосерд и благоутробен. Кто любит каждого труждающегося и обремененного (Мф. 11, 28) до смерти крестной.
Вряд ли кто-то из неверующих всерьез послушает Шострома и примется "продлять" свою жизнь профилактическими слезами. Да и христиане, которым хорошо известно евангельское блаженство плачущих, вовсе не сотрясают воздух надрывным плачем, а предпочитают внутренне изливать свои горести перед Богом. Да и нужно ли это? Все-таки надо немножко и об окружающих думать, о которых забывает американский психолог, и пощадить их нервы. Ведь утешение приходит не оттого, что грудь сотрясают скупые мужские рыдания, а оттого, что есть Кому утешить.
Смирение, или "снятие усилия"?
Не только плач, но и христианское смирение привлекло внимание психолога Эверетта Шострома своими поистине универсальными целебными свойствами для человеческой души. Об этой христианской добродетели в перспективе психотерапии психолог рассуждает особо: ""Снятие усилия", или смирение, Джеймс Бугенталь определял как "добровольное согласие без усилия и старания, без нарочитой концентрации и без принятия решений". Он считает, что "снятие усилия" – важнейшее условие для актуализирования" (следует иметь в виду, что актуализатор по Шострому – противоположность манипулятору: он видит смысл жизни не в манипулировании людьми как вещами, а в личностном общении с ними). В психотерапии, например, продолжает Шостром, мы часто слышим об усилии пациента быть естественным. Но чем больше он старается, тем фальшивее становится. Спустя несколько часов безумных усилий он, как правило, не выдерживает и заявляет: "С ума сойти! Я сдаюсь. Поверьте, мне просто не под силу быть естественным". Надо ли добавлять, что в этот момент он предельно, как никогда, естественен. Иначе выглядит религиозный пациент, – заключает американский психотерапевт. – Чем больше он стремится быть смиренным, тем более гордым становится".
Нельзя не отдать должное тонкой наблюдательности Шострома. Слишком узнаваемо, когда усилия христианина стать смиренным раздувают в нем гордыню. Но сейчас рассмотрим мысль Шострома, высказанную чуть выше. К кому, собственно, обращается с признанием "я больше не могу!" тот, кто хочет, но не может стать естественным? Скорее всего к самому себе. "Снятие усилий" по Шострому – это всего лишь сказать себе самому: "Я больше не могу!"
Между тем христианское смирение, блаженство "нищеты духовной" (Мф. 5, 3), – это признание не столько себе, сколько – Богу в своем бессилии и неспособности выбраться из лабиринта страстей... В каком случае, как говорит Шостром, религиозный человек чем больше стремится быть смиренным, тем более гордым становится? Видимо, Шостром имел дело только с теми "религиозными" людьми, которые даже когда хотят сделать доброе дело, "помочь" Богу, то делают это исключительно собственными силами, не озаботившись спросить Его, а нужна ли Ему такая их помощь...
Это очень тонкий момент. В каком случае для христианина создается опасность возгордиться от собственного смирения? Если он всячески себя унижает и доволен своим успехом, даже не подумав обратиться за помощью к Богу? Или, если, осознав всю свою неспособность выбраться из лабиринта страстей, он признается в этом Богу и просит, чтобы Бог Сам вел его путями, которые Он знает? Понятно, что в первом случае. Такие люди и в смирении упражняются единственно под собственным надзором, не допуская Бога в их личные проблемы. Смиряясь, они заставляют себя унижаться и при этом испытывают необычайную гордость за свои успехи... И все это вместо того, чтобы сказать; Господи, Ты видишь, что у меня ничего не получается, Ты видишь, какой я! Одна у меня надежда, что Ты по-прежнему любишь меня... Возможно, в протестантском большинстве американцев, среди которых практиковал в качестве психотерапевта Шостром, это самый распространенный тип верующего человека.
Точно так же и взрослому бессмысленно плакать, ни к кому не обращаясь. Да потому-то они и не плачут, что, увы, уже растеряли первоначальное чувство присутствия Любви. Поэтому-то представители сильного пола – мужчины, которые привыкли опираться только на себя и давать опору женщинам рядом с ними, оставляют в себе невыплаканные причитания. А вовсе не потому, что в детстве их ввел в заблуждение нехороший манипулятор.
Именно этим второе блаженство Нагорной проповеди Христа: блаженны плачущие, ибо они утешатся (Мф. 5, 4) – отличается от идеи Шострома спасаться от инфарктов профилактическими рыданиями. Плач становится блаженством потому, что это к Нему плач, к Тому, Кто единственно милосерд и благоутробен. Кто любит каждого труждающегося и обремененного (Мф. 11, 28) до смерти крестной.
Вряд ли кто-то из неверующих всерьез послушает Шострома и примется "продлять" свою жизнь профилактическими слезами. Да и христиане, которым хорошо известно евангельское блаженство плачущих, вовсе не сотрясают воздух надрывным плачем, а предпочитают внутренне изливать свои горести перед Богом. Да и нужно ли это? Все-таки надо немножко и об окружающих думать, о которых забывает американский психолог, и пощадить их нервы. Ведь утешение приходит не оттого, что грудь сотрясают скупые мужские рыдания, а оттого, что есть Кому утешить.
Смирение, или "снятие усилия"?
Не только плач, но и христианское смирение привлекло внимание психолога Эверетта Шострома своими поистине универсальными целебными свойствами для человеческой души. Об этой христианской добродетели в перспективе психотерапии психолог рассуждает особо: ""Снятие усилия", или смирение, Джеймс Бугенталь определял как "добровольное согласие без усилия и старания, без нарочитой концентрации и без принятия решений". Он считает, что "снятие усилия" – важнейшее условие для актуализирования" (следует иметь в виду, что актуализатор по Шострому – противоположность манипулятору: он видит смысл жизни не в манипулировании людьми как вещами, а в личностном общении с ними). В психотерапии, например, продолжает Шостром, мы часто слышим об усилии пациента быть естественным. Но чем больше он старается, тем фальшивее становится. Спустя несколько часов безумных усилий он, как правило, не выдерживает и заявляет: "С ума сойти! Я сдаюсь. Поверьте, мне просто не под силу быть естественным". Надо ли добавлять, что в этот момент он предельно, как никогда, естественен. Иначе выглядит религиозный пациент, – заключает американский психотерапевт. – Чем больше он стремится быть смиренным, тем более гордым становится".
Нельзя не отдать должное тонкой наблюдательности Шострома. Слишком узнаваемо, когда усилия христианина стать смиренным раздувают в нем гордыню. Но сейчас рассмотрим мысль Шострома, высказанную чуть выше. К кому, собственно, обращается с признанием "я больше не могу!" тот, кто хочет, но не может стать естественным? Скорее всего к самому себе. "Снятие усилий" по Шострому – это всего лишь сказать себе самому: "Я больше не могу!"
Между тем христианское смирение, блаженство "нищеты духовной" (Мф. 5, 3), – это признание не столько себе, сколько – Богу в своем бессилии и неспособности выбраться из лабиринта страстей... В каком случае, как говорит Шостром, религиозный человек чем больше стремится быть смиренным, тем более гордым становится? Видимо, Шостром имел дело только с теми "религиозными" людьми, которые даже когда хотят сделать доброе дело, "помочь" Богу, то делают это исключительно собственными силами, не озаботившись спросить Его, а нужна ли Ему такая их помощь...
Это очень тонкий момент. В каком случае для христианина создается опасность возгордиться от собственного смирения? Если он всячески себя унижает и доволен своим успехом, даже не подумав обратиться за помощью к Богу? Или, если, осознав всю свою неспособность выбраться из лабиринта страстей, он признается в этом Богу и просит, чтобы Бог Сам вел его путями, которые Он знает? Понятно, что в первом случае. Такие люди и в смирении упражняются единственно под собственным надзором, не допуская Бога в их личные проблемы. Смиряясь, они заставляют себя унижаться и при этом испытывают необычайную гордость за свои успехи... И все это вместо того, чтобы сказать; Господи, Ты видишь, что у меня ничего не получается, Ты видишь, какой я! Одна у меня надежда, что Ты по-прежнему любишь меня... Возможно, в протестантском большинстве американцев, среди которых практиковал в качестве психотерапевта Шостром, это самый распространенный тип верующего человека.
|
|