Примером здесь может служить древнеегипетская цивилизация, успешно совершившая свой «посмертный» рывок.

Действительно, и после того, как подошел естественный срок кончины, универсальное государство имеет шанс продолжать свое существование.

Различные финалы универсальных государств свидетельствуют о неистребимом стремлении сохранить жизнь своих институтов. Универсальное государство обнаруживает явную тенденцию выглядеть так, словно именно оно и есть конечная цель существования, тогда как в действительности оно представляет собой фазу в процессе социального распада.




Универсальные государства как цели





Мираж бессмертия



Парадоксальное непонимание



Как мы видели в предыдущей главе, финалы универсальных государств свидетельствуют, что эти учреждения одержимы почти демоническим желанием жить, и если мы попробуем посмотреть на них не глазами сторонних наблюдателей, а как бы изнутри, глазами их собственных граждан, то обнаружим, что и сами граждане искренне желают, чтобы установленный миропорядок был вечным (это желание характерно для граждан универсальных государств, которые устанавливались местными строителями империи, в отличие от универсальных государств, созданных завоевателями). Кроме того, они верят, что бессмертие институтов государства гарантировано. Парадоксальность этой веры подчеркивается тем, что наблюдатель, который может оценить ситуацию со стороны, ясно видит, что универсальное государство находится в состоянии агонии. Тому, кто удален от объекта наблюдения Временем или Пространством, чужое универсальное государство всегда представляется нетворческим и эфемерным. Но почему-то всегда получается так, что сами жители универсального государства неизбежно воспринимают свою страну не как пещеру в мрачной пустыне, а как землю обетованную, как цель исторического прогресса!

Это непонимание столь удивительно, что могло бы быть поставлено под сомнение, если бы не огромное количество свидетельств в пользу того, что, несмотря на всю свою парадоксальность, оно действительно существует, и очень многие становятся жертвами этой странной галлюцинации.




Последствия Римской империи и Арабского халифата



В истории Римской империи, бывшей универсальным государством эллинского общества, мы постоянно встречаемся со всеобщей верой в бессмертие Империи и Города.

Так, в течение ста с лишним лет, прошедших между смертью Августа в 14 г. н.э., и восхождением Пия в 138 г., понятие вечности Рима и Римской империи вынашивалось и насаждалось двумя императорами, бездарность которых привела их к роковому концу. Нерон ввел игры, которые должны были свидетельствовать о вечности империи [[589] - Идея вечности Рима, со временем все более сливавшаяся с идеей вечности императора как главы Рима, впервые выдвигалась еще Августом. Клавдий и Нерон, почитавшиеся самыми бездарными правителями, были не так уж преданы идее вечности Рима: введенные Нероном игры по греческому образцу должны были возвеличивать скорее императора, чем Город. Официально – на монетах – лозунг «Вечного Рима» появляется при Веспасиане (69-79) как знак обновления Рима после смерти «тирана» Нерона. Особо эти идеи пропагандировались при Адриане (117-138) и Антонине Пии (138-161), причем место Вечного Рима стала занимать Aeternitas imperii («Вечность империи», но imperium – это еще и «правление»).].

Во времена Севера и его мрачных наследников контраст между официально декларируемой вечностью императоров (в это время, время упадка империи, постепенно входит, в употребление обращение к коронованной особе Ваша Вечность) и неустойчивостью их действительного положения производит гнетущее впечатление. Еще более странно, что слово «вечность» становится крылатым (например, вместо Рима поэты употребляют «вечный город») не только по-латыни, но и на греческом, причем перед самым падением Рима. И даже после захвата и разграбления Рима Аларихом еще слышатся речения о вечности этого города.

Возможно, самое странное свидетельство – это слова святого Иеронима о шоке, который он испытал при получении вести о падении Рима, находясь тогда в отдаленном Иерусалиме. Церковь полагается на божественную благодать, и ее не должны интересовать дела земные, тем более она никак не может связывать с ними своих надежд. И все же известие так потрясло Иеронима, что некоторое время он был не в состоянии заниматься богословием. Слова Иеронима пронизаны восхищением Римом, горечью по отношению к его судьбе и возвышенной любовью к городу. По-видимому, все это отражает ту простую истину, что между реальным Иеронимом и будущим христианским святым лежала нравственная пропасть.

Потрясение, которое пережили жители Римской империи в 410 г., в определенной степени может быть сопоставлено с шоком, потрясшим жителей Арабского халифата в 1258 г., когда он был завоеван монголами. Римский мир содрогнулся от Палестины до Галлии, арабский – от Ферганы до Андалузии.

Сила психологического стресса в данном случае была даже еще более впечатляющей, чем в римском случае, ибо к тому времени, когда халифату Аббасидов был нанесен решающий удар, его суверенитет уже три или четыре века был эфемерным.