Теоретики романтизма рассматривали произведение искусства как целостное и завершенное органическое единство составных частей, при этом неисчерпаемое в своем внутреннем содержании и состоящее в том или ином отношении к бесконечному 1. К этому остается добавить, что такой объект позволяет рассуждать и строить дальнейшие предположения, вследствие чего не столько является целостным образованием в действительном мире, сколько кажется фрагментом иной реальности. Создается впечатление, что подобные воображаемые вещи существуют сообразно законам своего собственного мира. Некоторая неопределенность восприятия оказывается при этом универсальной и существенной чертой. Иногда, рассматривая единичный предмет, можно более или менее предположительно восстановить контекст соответствующей жизни или культуры, с ее правилами действия, историями, сюжетами и персонажами. Когда от упоминаемых Кантом механических произведений (искусственных птиц, цветов и т.п.) требуют сходство с природным оригиналом, то это, вообще говоря, не всегда верно. Несомненно, что чем менее заметно искусственное происхождение такой вещи, тем лучше. Но те же предметы, в условном и стилизованном изображении, иногда очень мало похожи на настоящие, однако это само по себе не сказывается на степени их совершенства. Они воспринимаются как часть воображаемой реальности, столь же самодовлеющей, как эмпирическая действительность. Можно реконструировать в представлении некоторый мир, населенный подобными существами, так сказать, их естественную среду обитания. В итоге, деятельность искусства можно определить как создание правдоподобных иллюзий.

Тот факт, что искусство стремится не к буквальному воспроизведению действительности, но к созданию иллюзорного впечатления естественной данности, нетрудно подтвердить элементарными примерами из области живописи, музыки, литературы, театра или поэзии. Средствами изобразительного искусства создается видимая и неподвижная поверхность реальности, предположительно имеющей глубину, историю, прошлое и будущее, внутренние закономерные связи и собственную логику эволюции. Поэтому, например, портреты вызывают иногда множество догадок и предположений. За внешней поверхностью холста и красок, по ту сторону образа или наглядного представления в сознании зрителя, в таких случаях предполагается активное начало, дух или личность, относительно которой можно предлагать вопросы, выдвигать гипотезы и делать выводы. Как правило, все это не имеет прямого отношения к реальному историческому прототипу, поскольку иногда он совершенно неизвестен и может вообще отсутствовать.

Часто в искусственном, фантастическом мире большое значение приобретают символические отношения и идеальные связи вещей. Вообще, художественное произведение допустимо рассматривать как знак изображаемой реальности, либо в силу сходства с предметом, либо в качестве символа, для которого подобное сходство не обязательно. Хотя знаковое отношение само по себе не объясняет феномена эстетического воздействия, оно составляет основу одной из его разновидностей. Символическая деталь или образ, в отличие от простого указателя, может представлять самостоятельный интерес в том случае, когда на основе традиции или посредством ассоциаций знак предстает как часть особого рода реальности, мира символов и предметов, связанных между собой идеальными отношениями символизации.

Все сказанное о наглядном изображении применимо к области театрального искусства, где за внешней стороной действия на сцене угадывается мир характеров, интересов, страстей и мотивов, о которых можно судить на основании слов и поступков. Интересно, что театральные костюмы, декорации, реплики и манеры очевидным образом не похожи на обычные одежды, речи и поведение людей, даже когда пьеса изображает действительные события. Однако в рамках представляемой условной реальности все эти предметы и действия производят впечатление вполне естественных в том смысле, что их причины, основания и логика не выходят за пределы изображаемой жизни. Напротив, когда в этот фантастический мир вторгаются посторонние идеологические или житейские мотивы, вследствие неловкости исполнителей или тенденциозности автора, это производит впечатление фальши, а иллюзия разрушается. Тогда произносят общеизвестную и точно отражающую существо дела фразу: не верю.

Аналогичная тенденция к созданию иллюзии своеобразной упорядоченной реальности обнаруживается в музыке. Мелодия, то есть определенная последовательность и сочетание звуков, производит не вполне ясное впечатление некоторой стихии, существующей во времени, но вне пространства, по собственным гармоническим законам, сообразно индивидуальному характеру или природе. Самодовлеющий характер этого бытия проявляется в том, что говорят о существовании мелодии независимо от факта или качества ее исполнения. Если допустимо поставить вопрос, для чего нужны размер и рифма в поэзии, то они также по-видимому не имеют другого предназначения, кроме создания впечатления словесной последовательности, эволюционирующей по собственным законам языка, а не по произволу говорящего, в отличие от обычной коммуникативной речи.