Скачать 170.51 Кбайт
Диалектика мифа
В мифе же – непосредственная видимость и есть то, что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла, больше ничего; Нарцисс – подлинно реальный юноша Нарцисс, сначала действительно, доподлинно любимый нимфами, а потом действительно умерший от любви к своему собственному изображению в воде. Даже если и есть тут какая-нибудь аллегория, то прежде всего необходимо утвердить подлинную, непереносную, буквальную реальность мифического образа, а потом уже задаваться аллегорическими задачами.
В-третьих, выражение может быть символом. В противоположность схеме и аллегории тут мы находим полное равновесие между "внутренним" и "внешним", идеей и образом, "идеальным" и "реальным". В "образе" нет ровно ничего такого, чего не было бы в "идее". "Идея" ничуть не более "обща", чем "образ"; и "образ" не есть нечто "частное" в отношении идеи. "Идея" дана конкретно, чувственно, наглядно, а не только примышляется как отвлеченное понятие. "Образ" же сам по себе говорит о выраженной "идее", а не об "идее" просто; и достаточно только созерцания самого "образа" и одних чисто "образных" же средств, чтобы тем самым охватить уже и "идею". Если в схеме "идея" отождествляется с "явлением" так, что последнее механически следует за ней, ничего не привнося нового, т.е. "идея" отождествляется с чистым не-"идейным" "образом", а в аллегории "явление" и "образ" так отождествляются с "идеей", что последняя механически следует за "явлением", ничего не привнося нового, т.е. "явление" отождествляется с чистой, отвлеченной, не-"явленной", не-"образной" "идеей", то в символе и "идея" привносит новое в "образ", и "образ" привносит новое, небывалое в "идею"; и "идея" отождествляется тут не с простой "образностью", но с тождеством "образа" и "идеи", как и "образ" отождествляется не с простой отвлеченной "идеей", но с тождеством "идеи" и "образа". В символе – все "равно", с чего начинать; и в нем нельзя узреть ни "идеи" без "образа", ни "образа" без "идеи". Символ есть самостоятельная действительность. Хотя это и есть встреча двух планов бытия, но они даны в полной, абсолютной неразличимости, так что уже нельзя указать, где "идея" и где "вещь". Это, конечно, не значит, что в символе никак не различаются между собою "образ" и "идея". Они обязательно различаются, так как иначе символ не был бы выражением. Однако они различаются так, что видна и точка их абсолютного отождествления, видна сфера их отождествления.
Впрочем, тут надо провести более тонкую грань между символом, с одной стороны, и схемой и аллегорией, с другой. Вспомним, что и эти две последние формы, как формы выразительные, необходимым образом содержат в себе отождествление "внутреннего" и "внешнего", "идеи" и "образа", "общего" и "единичного". Ведь во всяком выражении "внешнее" не есть просто нечто буквально и самостоятельно данное. Оно берется именно как проявление "внутреннего", т.е. по нему можно судить о "внутреннем", и, стало быть, последнее как-то необходимо содержится во "внешнем" и отождествляется с ним. Отсюда становится ясным, что относительно символа дело, собственно говоря, не в самом отождествлении "внутреннего" и "внешнего" (оно есть во всяком выражении), а в том, что именно и с чем именно отождествляется, т.е. какая "идея" с каким "явлением" отождествляется. Дело в том, что "внутреннее" и "внешнее" содержат каждое в себе также разделение на "внутреннее" и "внешнее", на "смысл" и "явление", или на "идею" и "образ". Есть "внутреннее", которое в себе самом содержит разные слои "внутреннего", т.е. прежде всего "внутреннее" как факт, явление "внутреннего"; и – "внутреннее" как смысл, идею "внутреннего"; и есть "внешнее", которое в себе самом содержит разные слои "внешнего", т.е. прежде всего "внешнее" как факт, явление "внешнего", и – "внешнее" как смысл, идею "внешнего". Возьмем "внешнее". Геометрическая фигура есть нечто более "внешнее" и "конкретное", чем отвлеченное число. Но круг, сделанный из дерева или металла, есть нечто еще более "внешнее" и еще более "конкретное", чем геометрический круг. Стало быть, разные слои внешности ясны сами собою. То же можно сказать о "внутреннем". Одно дело – отвлеченное понятие, другое дело его умственный образ. И то, и другое не чувственно, но это – разные степени "идеального" и "внутреннего". Итак: 1) имеется два слоя бытия, относящиеся друг к другу как смысл и явление; 2) в каждом из них есть свой смысл и свое явление; 3) эти два слоя вступают друг с другом в отождествление и синтез; 4) при таком отождествлении возможны синтезы каждого отдельного момента одного слоя с соответствующим моментом другого. Какие же моменты отождествляются в каждом из указанных трех типов выражения?
Пример с басней воочию убеждает, что в аллегории имеется в виду перенос значения. Стало быть, в аллегории из "идеи", вступающей в синтез с "образом", берется "идейная", "смысловая", "отвлеченная" сторона. Отождествляется с вещью не вся "идея" и "сущность", но лишь смысловая, и притом отвлеченно-смысловая, сторона. Итак, в аллегории происходит синтезирование смыслового слоя "внутренней" "идеи" с смысловым или выраженным слоем "внешней" "вещи".
В-третьих, выражение может быть символом. В противоположность схеме и аллегории тут мы находим полное равновесие между "внутренним" и "внешним", идеей и образом, "идеальным" и "реальным". В "образе" нет ровно ничего такого, чего не было бы в "идее". "Идея" ничуть не более "обща", чем "образ"; и "образ" не есть нечто "частное" в отношении идеи. "Идея" дана конкретно, чувственно, наглядно, а не только примышляется как отвлеченное понятие. "Образ" же сам по себе говорит о выраженной "идее", а не об "идее" просто; и достаточно только созерцания самого "образа" и одних чисто "образных" же средств, чтобы тем самым охватить уже и "идею". Если в схеме "идея" отождествляется с "явлением" так, что последнее механически следует за ней, ничего не привнося нового, т.е. "идея" отождествляется с чистым не-"идейным" "образом", а в аллегории "явление" и "образ" так отождествляются с "идеей", что последняя механически следует за "явлением", ничего не привнося нового, т.е. "явление" отождествляется с чистой, отвлеченной, не-"явленной", не-"образной" "идеей", то в символе и "идея" привносит новое в "образ", и "образ" привносит новое, небывалое в "идею"; и "идея" отождествляется тут не с простой "образностью", но с тождеством "образа" и "идеи", как и "образ" отождествляется не с простой отвлеченной "идеей", но с тождеством "идеи" и "образа". В символе – все "равно", с чего начинать; и в нем нельзя узреть ни "идеи" без "образа", ни "образа" без "идеи". Символ есть самостоятельная действительность. Хотя это и есть встреча двух планов бытия, но они даны в полной, абсолютной неразличимости, так что уже нельзя указать, где "идея" и где "вещь". Это, конечно, не значит, что в символе никак не различаются между собою "образ" и "идея". Они обязательно различаются, так как иначе символ не был бы выражением. Однако они различаются так, что видна и точка их абсолютного отождествления, видна сфера их отождествления.
Впрочем, тут надо провести более тонкую грань между символом, с одной стороны, и схемой и аллегорией, с другой. Вспомним, что и эти две последние формы, как формы выразительные, необходимым образом содержат в себе отождествление "внутреннего" и "внешнего", "идеи" и "образа", "общего" и "единичного". Ведь во всяком выражении "внешнее" не есть просто нечто буквально и самостоятельно данное. Оно берется именно как проявление "внутреннего", т.е. по нему можно судить о "внутреннем", и, стало быть, последнее как-то необходимо содержится во "внешнем" и отождествляется с ним. Отсюда становится ясным, что относительно символа дело, собственно говоря, не в самом отождествлении "внутреннего" и "внешнего" (оно есть во всяком выражении), а в том, что именно и с чем именно отождествляется, т.е. какая "идея" с каким "явлением" отождествляется. Дело в том, что "внутреннее" и "внешнее" содержат каждое в себе также разделение на "внутреннее" и "внешнее", на "смысл" и "явление", или на "идею" и "образ". Есть "внутреннее", которое в себе самом содержит разные слои "внутреннего", т.е. прежде всего "внутреннее" как факт, явление "внутреннего"; и – "внутреннее" как смысл, идею "внутреннего"; и есть "внешнее", которое в себе самом содержит разные слои "внешнего", т.е. прежде всего "внешнее" как факт, явление "внешнего", и – "внешнее" как смысл, идею "внешнего". Возьмем "внешнее". Геометрическая фигура есть нечто более "внешнее" и "конкретное", чем отвлеченное число. Но круг, сделанный из дерева или металла, есть нечто еще более "внешнее" и еще более "конкретное", чем геометрический круг. Стало быть, разные слои внешности ясны сами собою. То же можно сказать о "внутреннем". Одно дело – отвлеченное понятие, другое дело его умственный образ. И то, и другое не чувственно, но это – разные степени "идеального" и "внутреннего". Итак: 1) имеется два слоя бытия, относящиеся друг к другу как смысл и явление; 2) в каждом из них есть свой смысл и свое явление; 3) эти два слоя вступают друг с другом в отождествление и синтез; 4) при таком отождествлении возможны синтезы каждого отдельного момента одного слоя с соответствующим моментом другого. Какие же моменты отождествляются в каждом из указанных трех типов выражения?
Пример с басней воочию убеждает, что в аллегории имеется в виду перенос значения. Стало быть, в аллегории из "идеи", вступающей в синтез с "образом", берется "идейная", "смысловая", "отвлеченная" сторона. Отождествляется с вещью не вся "идея" и "сущность", но лишь смысловая, и притом отвлеченно-смысловая, сторона. Итак, в аллегории происходит синтезирование смыслового слоя "внутренней" "идеи" с смысловым или выраженным слоем "внешней" "вещи".
|
|