Скачать 88.99 Кбайт
Этот человек Моисей
Вся трудность — не в том, как это сделать, а в том, как скрыть следы. Даже само слово "искажение" может толковаться двояко, и такая трактовка вполне законна, хотя ныне уже не употребительна: искажение может означать не только "изменение внешнего вида", но и "изменение сути" — путем всевозможных перестановок и перекручиваний. Вот почему во многих случаях таких искажений можно рассчитывать найти скрытый или изъятый материал в каком-нибудь другом месте того же текста, хотя и в переработанном виде, да еще и оторванный от исходных связей. Но не всегда легко его распознать.
Те искажающие воздействия, которые мы хотим обнаружить, наверняка повлияли на предания еще до того, как те были записаны. Одно из этих воздействий, вероятно — самое сильное, мы уже обнаружили. Я уже говорил, что когда в Кадеше был учрежден культ бога Ягве, пришлось придумать что-то для его прославления. Точнее было бы сказать, что он был не столько "учрежден", сколько "утвержден", для него было расчищено место; а для этого нужно было уничтожить все остатки прежней религии. С религией давних жителей Палестины справились успешно: от нее действительно не осталось и следа. С вышедшими из Египта племенами было труднее: они решительно не хотели отказываться от воспоминаний об Исходе, от своего человека Моисея и от обряда обрезания. Полбеды, что они были в Египте — теперь они его снова покинули, и отныне все следы египетского влияния действительно могли быть уничтожены. Их Моисей был развенчан с помощью переброски его к мидианитам в Кадеш и превращения в пастуха, который основал религию Ягве. Обрезание, этот самый компрометирующий; признак египетского влияния, пришлось сохранить, но — вопреки самым очевидным фактам — его постарались всеми силами отделить, насколько возможно, от египетской почвы. Загадочный абзац в книге Исхода, где говорится, что Бог разгневался на Моисея, не сделавшего себе обрезания, и тогда жена-мидианитка спасла ему жизнь торопливой операцией, можно истолковать только как намеренное отрицание очень важного факта. Вскоре мы увидим еще один прием, с помощью которого ухитрились опорочить другое нежелательное свидетельство.
Конечно, мы не сочтем чем-то новым, скорее — продолжением той же тенденции, когда увидим попытку отрицать, что Ягве был для евреев совершенно новым, чужим богом. С этой целью были привлечены мифы о праотцах Аврааме, Исааке и Иакове. Ягве утверждает, что он-то и был богом этих праотцев; но совершенно бесспорно, — он и сам это признает, — что они не поклонялись ему под этим именем. (Запрет произносить новое имя Бога нисколько не становится от этого. более понятным, скорее уж — более подозрительным.)
Ягве не разъясняет, под каким же именем ему поклонялись прежде. И вот эта нарочитая путаница создала благодарную возможность нанести смертельный удар по сторонникам египетского происхождения обряда обрезания. Было заявлено, что Ягве уже раньше потребовал от Авраама принять этот обряд — как знак завета, заключенного между Богом и потомством Авраама. Это было особенно неуклюжее изобретение. Когда выбирают знак, отличающий кого-то от других, берут обычно то, чего у других нет, — уж наверняка не то, чем могут похвастаться миллионы. Израильтянин, оказавшийся в Египте, обнаружил бы, что все египтяне — его братья по Ягве, связанные тем же заветом. Тем, кто создавал текст Библии, вряд ли был неизвестен тот факт, что обрезание — давний египетский обычай. Отрывок из Иошуа, приведенный Мейером, открыто это признает, — и тем не менее этот факт старались любой ценой отрицать.
Трудно ожидать от религиозного мифа тщательного внимания к логическим связкам. В противном случае чувства народа могли бы по справедливости быть оскорблены поведением божества, которое сначала заключает союз с праотцами племени, включающий взаимные обязательства, а затем забывает своих партнеров-людей на целые века, пока ему вдруг не приходит в голову снова открыться их потомкам. Еще более удивительна концепция бога, внезапно "избирающего" себе некое племя и превращающего его в "свой народ", а себя — в его бога. Я уверен, что это единственный такой случай в истории человеческих религий. Во всех других случаях бог и народ связаны безраздельно; они с самого начала заедино. Верно, порой случается, что народ избирает нового бога, но никогда не бывает так, что бог избирает себе народ. Возможно, мы лучше поймем это уникальное происшествие, если задумаемся над отношением Моисея к евреям. Моисей спустился к еврейскому народу, это он сделал их своим племенем, это они были его "избранным народом"*.
В более поздних добавлениях к библейскому тексту успешно проведена тенденция устранить всякое упоминание о Кадеше. Местом, где была основана новая религия, окончательно становится божественная вершина Синай-Хорев. Мотивы, которыми руководствовались при этом, не вполне ясны; возможно, хотели преуменьшить роль мидианитов. Но все эти более поздние добавления, особенно в "священническом кодексе", служат и другой цели. Теперь уже не было причин целенаправленно менять описание отдаленных событий — такие изменения уже были сделаны давным-давно. Зато была предпринята попытка отнести к более ранним временам законы и учреждения нынешнего периода, объявить их частью моисеева закона и на этом основании приписать им божественную и обязательную силу.
Те искажающие воздействия, которые мы хотим обнаружить, наверняка повлияли на предания еще до того, как те были записаны. Одно из этих воздействий, вероятно — самое сильное, мы уже обнаружили. Я уже говорил, что когда в Кадеше был учрежден культ бога Ягве, пришлось придумать что-то для его прославления. Точнее было бы сказать, что он был не столько "учрежден", сколько "утвержден", для него было расчищено место; а для этого нужно было уничтожить все остатки прежней религии. С религией давних жителей Палестины справились успешно: от нее действительно не осталось и следа. С вышедшими из Египта племенами было труднее: они решительно не хотели отказываться от воспоминаний об Исходе, от своего человека Моисея и от обряда обрезания. Полбеды, что они были в Египте — теперь они его снова покинули, и отныне все следы египетского влияния действительно могли быть уничтожены. Их Моисей был развенчан с помощью переброски его к мидианитам в Кадеш и превращения в пастуха, который основал религию Ягве. Обрезание, этот самый компрометирующий; признак египетского влияния, пришлось сохранить, но — вопреки самым очевидным фактам — его постарались всеми силами отделить, насколько возможно, от египетской почвы. Загадочный абзац в книге Исхода, где говорится, что Бог разгневался на Моисея, не сделавшего себе обрезания, и тогда жена-мидианитка спасла ему жизнь торопливой операцией, можно истолковать только как намеренное отрицание очень важного факта. Вскоре мы увидим еще один прием, с помощью которого ухитрились опорочить другое нежелательное свидетельство.
Конечно, мы не сочтем чем-то новым, скорее — продолжением той же тенденции, когда увидим попытку отрицать, что Ягве был для евреев совершенно новым, чужим богом. С этой целью были привлечены мифы о праотцах Аврааме, Исааке и Иакове. Ягве утверждает, что он-то и был богом этих праотцев; но совершенно бесспорно, — он и сам это признает, — что они не поклонялись ему под этим именем. (Запрет произносить новое имя Бога нисколько не становится от этого. более понятным, скорее уж — более подозрительным.)
Ягве не разъясняет, под каким же именем ему поклонялись прежде. И вот эта нарочитая путаница создала благодарную возможность нанести смертельный удар по сторонникам египетского происхождения обряда обрезания. Было заявлено, что Ягве уже раньше потребовал от Авраама принять этот обряд — как знак завета, заключенного между Богом и потомством Авраама. Это было особенно неуклюжее изобретение. Когда выбирают знак, отличающий кого-то от других, берут обычно то, чего у других нет, — уж наверняка не то, чем могут похвастаться миллионы. Израильтянин, оказавшийся в Египте, обнаружил бы, что все египтяне — его братья по Ягве, связанные тем же заветом. Тем, кто создавал текст Библии, вряд ли был неизвестен тот факт, что обрезание — давний египетский обычай. Отрывок из Иошуа, приведенный Мейером, открыто это признает, — и тем не менее этот факт старались любой ценой отрицать.
Трудно ожидать от религиозного мифа тщательного внимания к логическим связкам. В противном случае чувства народа могли бы по справедливости быть оскорблены поведением божества, которое сначала заключает союз с праотцами племени, включающий взаимные обязательства, а затем забывает своих партнеров-людей на целые века, пока ему вдруг не приходит в голову снова открыться их потомкам. Еще более удивительна концепция бога, внезапно "избирающего" себе некое племя и превращающего его в "свой народ", а себя — в его бога. Я уверен, что это единственный такой случай в истории человеческих религий. Во всех других случаях бог и народ связаны безраздельно; они с самого начала заедино. Верно, порой случается, что народ избирает нового бога, но никогда не бывает так, что бог избирает себе народ. Возможно, мы лучше поймем это уникальное происшествие, если задумаемся над отношением Моисея к евреям. Моисей спустился к еврейскому народу, это он сделал их своим племенем, это они были его "избранным народом"*.
В более поздних добавлениях к библейскому тексту успешно проведена тенденция устранить всякое упоминание о Кадеше. Местом, где была основана новая религия, окончательно становится божественная вершина Синай-Хорев. Мотивы, которыми руководствовались при этом, не вполне ясны; возможно, хотели преуменьшить роль мидианитов. Но все эти более поздние добавления, особенно в "священническом кодексе", служат и другой цели. Теперь уже не было причин целенаправленно менять описание отдаленных событий — такие изменения уже были сделаны давным-давно. Зато была предпринята попытка отнести к более ранним временам законы и учреждения нынешнего периода, объявить их частью моисеева закона и на этом основании приписать им божественную и обязательную силу.
|
|