А они с неослабевающим интересом следили за кропотливыми трудами Грана, которые он не бросил даже в разгар чумы. В конце концов это стало для них обоих своего рода разрядкой.

“Ну как амазонка?” — нередко спрашивал Тарру. И Гран с вымученной улыбкой всякий раз отвечал одними и теми же словами: “Скачет себе, скачет!” Как-то вечером Гран сообщил, что он окончательно убрал эпитет “элегантная” применительно к своей амазонке и что отныне она будет фигурировать как “стройная”. “Так точнее”, — пояснил он. В другой раз он прочел своим слушателям первую фразу, переделанную заново: “Однажды, прекрасным майским утром, стройная амазонка на великолепном гнедом коне скакала по цветущим аллеям Булонского леса”.

— Ведь правда, так лучше ее видишь? — спросил он. — И потом, я предпочел написать “майским утром” потому, что “утро мая” отчасти замедляет скок лошади.

Затем он занялся эпитетом “великолепный”. По его словам, это не звучит, а ему требуется термин, который с фотографической точностью сразу обрисовал бы роскошного о коня, существующего в его воображении. “Откормленный” не пойдет, хоть и точно, зато чуточку пренебрежительно. Одно время он склонялся было к “ухоженный”, но эпитет ритмически не укладывался во фразу. Однажды вечером он торжествующе возвестил, что нашел: “гнедой в яблоках”. По его мнению, это, не подчеркивая, передает изящество животного.

— Но так же нельзя, — возразил Риэ.

— А почему?

— Потому что в яблоках — это тоже масть лошади, но не гнедая.

— Какая масть?

— Неважно какая, во всяком случае, в яблоках — это не гнедой.

Гран был поражен до глубины души.

— Спасибо, спасибо, — сказал он, — как хорошо, что я вам прочел. Ну, теперь вы сами убедились, как это трудно.

— А что, если написать “роскошный”, — предложил Тарру.

Гран взглянул на него. Он размышлял.

— Да, — наконец проговорил он, — именно так! И постепенно губы его сложились в улыбку. Через несколько дней он признался друзьям, что ему ужасно мешает слово “цветущий”. Так как сам он нигде дальше Орана и Монтелимара не бывал, он приступил с расспросами к своим друзьям и требовал от них ответа — цветущие ли аллеи в Булонском лесу или нет. Откровенно говоря, ни на Риэ, ни на Тарру они никогда не производили впечатления особенно цветущих, но убедительные доводы Грана поколебали их уверенность. А он все дивился их сомнениям. “Лишь одни художники умеют видеть!” Как-то доктор застал Грана в состоянии неестественного возбуждения. Он только что заменил “цветущие” на “полные цветов”. Он радостно потирал руки. “Наконец-то их увидят, почувствуют. А ну-ка, шапки долой, господа!” И он торжественно прочел фразу: “Однажды, прекрасным майским утром, стройная амазонка неслась галопом на роскошном гнедом коне среди полных цветов аллей Булонского леса”. Но прочитанные вслух три родительных падежа, заканчивающих фразу, звучали назойливо, и Гран запнулся. Он удрученно сел на стул. Потом попросил у доктора разрешения уйти. Ему необходимо подумать на досуге.

Как раз в это время — правда, узналось об этом позже — на работе он стал проявлять недопустимую рассеянность, что было воспринято как весьма прискорбное обстоятельство, особенно в те дни, когда мэрии с меньшим наличным составом приходилось справляться с множеством тяжелейших обязанностей. Работа явно страдала, и начальник канцелярии сурово отчитал Грана, заметив, что ему платят жалованье за то, что он выполняет работу, а он ее как раз и не выполняет. “Я слышал, — добавил начальник, — что вы на добровольных началах работаете для санитарных дружин в свободное от службы время. Это меня не касается. Единственное, что меня касается, — это ваша работа здесь, в мэрии. И тот, кто действительно хочет приносить пользу в эти ужасные времена, в первую очередь обязан образцово выполнять свою работу. Иначе все прочее тоже ни к чему”.

— Он прав, — сказал Гран доктору.

— Да, прав, — подтвердил Риэ.

— Я действительно стал рассеянным и не знаю, как распутаться с концом фразы.

Он решил вообще вычеркнуть слово “Булонский”, полагая, что и так все будет понятно. Но тогда во фразе стало непонятно, что приписывается “цветам”, а что “аллеям”. Он подумывал было написать: “Аллеи леса, полные цветов”. Но тогда лес получался между существительным и прилагательным, и эпитет, который он сознательно отрывал от существительного, торчал, как заноза. Но что правда, то правда, в иные вечера вид у него был еще более утомленный, чем у Риэ.

Да, Грана утомили эти поглощавшие его с головой поиски нужного слова, но тем не менее он не прекращал делать подсчеты и .собирать статистические данные, необходимые санитарным дружинам. Каждый вечер он терпеливо вытаскивал свои карточки, выводил кривую и изо всех сил старался дать по возможности наиболее точную картину. Нередко он заходил к Риэ в лазарет и просил, чтобы ему выделили стол в каком-нибудь кабинете или в приемной. Потом располагался со своими бумагами, совсем так, как у себя за столом в мэрии, и спокойно помахивал листком, чтобы поскорее высохли чернила, не замечая, что воздух вокруг словно бы сгущался от запаха дезинфицирующих средств и самой болезни.