Мы слышали эти слова – и признаёмся, что мы все, все стремимся к тому, что они обозначают; ведь не звук же слов доставляет нам удовольствие. Когда грек услышит их по-латыни, они не доставят ему никакого удовольствия, потому что он их не поймет, а нам доставят, как и ему, если их сказать по-гречески: счастливая жизнь не связана ни с Грецией, ни с Римом, но к ней жадно стремятся и греки, и римляне, и люди, говорящие на других языках. Она, следовательно, известна всем, и если бы можно было разом спросить всех: хотят ли они быть счастливы, все, не колеблясь, ответили бы, что хотят. Этого не могло бы быть, если бы у всех не сохранилось воспоминания о том, что обозначается словами "счастливая жизнь".
XXI.


Такое же, как у меня о Карфагене, который я видел? Нет. Счастливую жизнь не увидишь глазом: это не тело. Такое же, как у нас о числах? Нет. Человек, знающий числа, не стремится ими обладать; мы же, зная о счастливой жизни и поэтому любя ее, хотим еще обладать ею и быть счастливы. Может быть, так, как мы помним красноречие? Нет. Хотя, услышав это слово, и те, кто вовсе не красноречив, – а тех, кто хочет стать красноречивым,
множество, – вспоминают, что такое красноречие. Из этого ясно, что они о нем что-то знают: с помощью внешних чувств узнали они красноречивых людей, получили удовольствие от их речей и захотели сами стать ораторами. Они не получили бы удовольствия, не будь в них какого-то внутреннего знания о красноречии, и не захотели бы стать ораторами, не получи они от них удовольствия. О счастливой жизни, однако, мы никаким внешним чувством от других не узнаем. Может быть, вспоминаем, как вспоминаем радость? Пожалуй, да. Я вспоминаю о своей радости, даже когда я печален, как вспоминаю и о счастливой жизни, когда горюю. Никогда не сообщали мне о моей радости внешние чувства: я не видел ее, не слышал, не обонял, не пробовал на вкус и не ощупывал. Я узнал ее, когда радовался, в душе своей, и память закрепила это знание. Я могу вспоминать об этой радости, иногда ее презирая, иногда о ней тоскуя – в зависимости от разницы между тем, чем я, помню, радовался. Меня ведь заливала радость и от поступков мерзких, о которых я сейчас вспоминаю с отвращением и проклятиями; иногда я радовался доброму и чистому, и я вспоминаю об этом с тоской; это в прошлом, и я печально вспоминаю прежнюю радость.


Где же и когда знал я свою счастливую жизнь, чтобы вспоминать о ней, любить ее и тосковать о ней? И не только я один или вместе с немногими; решительно все мы хотим быть счастливы. Если бы мы определенно не знали о ней, мы бы так определенно и не хотели ее. Что же это такое? Что это? Если спросить у двух человек, хотят ли они служить на военной службе, то, возможно, один ответил бы "да", а другой "нет"; но если у них спросите, хотят ли они быть счастливы, то оба сразу же, не колеблясь, ответили бы "да". Именно ради того, чтобы быть счастливым, один и хотел поступить на военную службу; именно ради этого другой от нее отказывался. Ни потому ли, что у одного человека радость в одном, а для другого в другом? Все, однако, согласны в том, что хотят быть счастливы, и если их спросить, в чем они согласны, они ответят, что хотят радоваться, и эту самую радость и называют счастливой жизнью. И хотя один гонится за одним, а другой за другим, но все стараются прийти к одному: радоваться. А так как никто не может сказать без собственного опыта, что это такое, то мы, слыша слова "счастливая жизнь", узнаем, что это такое, найдя сведения о ней в своей памяти.
XXII.


Да будет далека, Господи, да будет далека от сердца раба Твоего, который Тебе исповедуется, да будет далека мысль считать себя счастливым, какой бы радостью я ни радовался. Есть радость, которой не дано нечестивцам, но только тем, кто чтит Тебя бескорыстно: их радость – Ты сам. И настоящая счастливая жизнь в том, чтобы радоваться Тобой, от Тебя, ради Тебя: это настоящая счастливая жизнь, и другой нет. Те, кто полагает ее в другом, гонятся за другой радостью – не настоящей. И у них, однако, есть какое-то представление о радости, от которого они не отворачиваются в своем желании счастья.
XXIII.


Нельзя, следовательно, утверждать, что все хотят быть счастливы: ведь те, кто не хочет радоваться о Тебе – только в этом и есть счастливая жизнь, – не хотят на самом деле счастливой жизни. Или все хотят ее, но "плоть желает противного духу, а дух противного плоти, так что люди не делают того, что хотят" и поэтому увязают в том, что им по силам, и этим удовлетворяются: у них нет настоящего желания получить силы на то, на что у них не хватает сил. Если я спрошу у всех, в чем они предпочитают найти радость: в истине или во лжи, то все так же не усомнятся ответить, что в истине, как не усомнятся сказать, что хотят быть счастливыми, но ведь счастливая жизнь – это радость, даруемая истиной, т.