Скачать 156.13 Кбайт
Одиннадцать минут.
Она уже поняла, что лучше всего чувствует себя именно там: вот ее место в этом доме.
– Тот дровосек еще сказал мне, что, когда он делает нечто вроде физического упражнения, когда он требует от своего тела все, что оно может дать, он обретает какую-то неведомую духовную силу – тот самый свет, который я заметил в тебе. Что ты почувствовала?
– Что боль – это спутница женщины.
– Это – опасность.
– Что боль имеет предел.
– Это – спасение. Не забывай об этом.
Сознание Марии все еще мутилось – этот «мир» осенил ее в тот миг, когда она вышла за назначенные ей пределы. Ральф показал ей иной вид мучения, и он тоже доставил ей странное наслаждение.
Ральф взял большую папку, раскрыл ее перед Марией. Там были рисунки.
– История проституции. То, о чем ты спрашивала меня в нашу первую встречу.
Да, спрашивала, но ведь это было всего лишь способом убить время и попыткой заинтересовать собеседника. Теперь это не имело уже ни малейшего значения.
– Все эти дни я плыл в неведомом море. Считал, что и нет никакой истории, а есть только древнейшая профессия, как принято называть это ремесло. Однако история существует, да не одна, а две.
– А что же это за рисунки?
Ральф Харт испытал разочарование оттого, что она не поняла его, однако виду не показал, сдержался и продолжал:
– Я делал эти наброски, пока рылся в книгах, читал, делал выписки.
– Мы поговорим об этом в другой раз – сегодня я хочу понять, что такое боль.
– Ты изведала ее вчера и ты открыла, что она ведет к наслаждению. Ты изведала ее сегодня – и обрела мир. И потому я говорю тебе – не привыкай, с нею слишком легко ужиться, а это – опасное зелье. Оно таится в нашем повседневье, в скрытом страдании, в наших отречениях, после которых мы виним любовь в том, что наши мечты не сбылись. Боль, являя свой истинный лик, пугает и прельщает, являясь под личиной жертвенности и самоотречения. Самоотречения или трусости. Что бы ни твердил человек, как бы на словах ни отвергал боль, он всегда отыщет средство и способ обрести ее, влюбиться в нее, сделать так, чтобы она стала частью его жизни.
– Не верю. Никто не желает страдать.
– Если ты сумеешь понять, что способна жить без страдания, это уже будет шаг вперед. Но не думай, будто другие люди поймут тебя. Да, ты права: никто не желает страдать, и тем не менее все ищут боль и жертву, а отыскав, чувствуют, что бытие их оправдано, а сами они – чисты и заслуживают уважения детей, супругов, соседей, Господа Бога. Сейчас не будем об этом думать, хочу только, чтобы ты знала – миром движет не жажда наслаждения, а отречение от всего, что важно и дорого.
Разве солдат идет на войну убивать врагов? Нет – он идет умирать за свою страну. Разве женщина показывает мужу, как она довольна? Нет – она хочет, чтобы он оценил степень ее преданности, ее готовность страдать ради его счастья. Разве человек поступает на службу в надежде осуществиться и реализовать свой потенциал? Нет – он проливает пот и слезы для блага своей семьи. Так оно и идет: дети отрекаются от мечты, чтобы обрадовать родителей, родители отрекаются от самой жизни, чтобы обрадовать детей, боль и мука оправдывают то, что должно приносить лишь радость, – любовь.
– Остановись.
И Ральф остановился. Это был наилучший момент для того, чтобы сменить тему. Он начал показывать один рисунок за другим. Сначала все сливалось в одно пятно, в путаницу линий, подобных геометрическому узору или переплетению нервов на странице анатомического атласа. Но, слушая его голос, Мария постепенно стала понимать – каждое слово сопровождалось движением, каждая фраза вводила ее в тот мир, частью которого она до сих пор отказывалась быть, твердя себе самой, что это – всего лишь недолгая полоса в ее жизни, способ заработать денег и ничего больше.
– Да, я обнаружил, что существует не одна история проституции, а две. Первую ты прекрасно знаешь, потому что это – и твоя история тоже: красивая девушка, найдя те или иные причины – а может быть, это они ее нашли, – приходит к выводу, что выжить сможет, только если будет продавать свое тело. Кое-кто из таких девушек становился повелителем целых народов, вспомни хоть Мессалину, правившуюся Римом. Другие делались фигурами легендарными – как, к примеру, графиня Дюбарри. Третьи в равной степени платили дань и бесчестью, и авантюризму – как знаменитая шпионка Мата Хари. Однако большинству никогда не суждено будет обрести славу или стать избранницей судьбы, достойно ответив на ее вызов: они всегда останутся провинциальными девчонками, ищущими славы, хорошего мужа, острых ощущений, ибо, обнаружив иную реальность, на какое-то время погружаются в нее, свыкаются с ней и, решив, что контролируют ситуацию, ничего больше не могут сделать.
Вот уже больше трех тысяч лет художники пишут картины, скульпторы создают изваяния, писатели сочиняют книги. И точно так же проститутки сквозь тьму времен продолжают заниматься своим ремеслом, словно ничего в мире особенно не переменилось. Хочешь подробней?
Мария кивнула.
– Тот дровосек еще сказал мне, что, когда он делает нечто вроде физического упражнения, когда он требует от своего тела все, что оно может дать, он обретает какую-то неведомую духовную силу – тот самый свет, который я заметил в тебе. Что ты почувствовала?
– Что боль – это спутница женщины.
– Это – опасность.
– Что боль имеет предел.
– Это – спасение. Не забывай об этом.
Сознание Марии все еще мутилось – этот «мир» осенил ее в тот миг, когда она вышла за назначенные ей пределы. Ральф показал ей иной вид мучения, и он тоже доставил ей странное наслаждение.
Ральф взял большую папку, раскрыл ее перед Марией. Там были рисунки.
– История проституции. То, о чем ты спрашивала меня в нашу первую встречу.
Да, спрашивала, но ведь это было всего лишь способом убить время и попыткой заинтересовать собеседника. Теперь это не имело уже ни малейшего значения.
– Все эти дни я плыл в неведомом море. Считал, что и нет никакой истории, а есть только древнейшая профессия, как принято называть это ремесло. Однако история существует, да не одна, а две.
– А что же это за рисунки?
Ральф Харт испытал разочарование оттого, что она не поняла его, однако виду не показал, сдержался и продолжал:
– Я делал эти наброски, пока рылся в книгах, читал, делал выписки.
– Мы поговорим об этом в другой раз – сегодня я хочу понять, что такое боль.
– Ты изведала ее вчера и ты открыла, что она ведет к наслаждению. Ты изведала ее сегодня – и обрела мир. И потому я говорю тебе – не привыкай, с нею слишком легко ужиться, а это – опасное зелье. Оно таится в нашем повседневье, в скрытом страдании, в наших отречениях, после которых мы виним любовь в том, что наши мечты не сбылись. Боль, являя свой истинный лик, пугает и прельщает, являясь под личиной жертвенности и самоотречения. Самоотречения или трусости. Что бы ни твердил человек, как бы на словах ни отвергал боль, он всегда отыщет средство и способ обрести ее, влюбиться в нее, сделать так, чтобы она стала частью его жизни.
– Не верю. Никто не желает страдать.
– Если ты сумеешь понять, что способна жить без страдания, это уже будет шаг вперед. Но не думай, будто другие люди поймут тебя. Да, ты права: никто не желает страдать, и тем не менее все ищут боль и жертву, а отыскав, чувствуют, что бытие их оправдано, а сами они – чисты и заслуживают уважения детей, супругов, соседей, Господа Бога. Сейчас не будем об этом думать, хочу только, чтобы ты знала – миром движет не жажда наслаждения, а отречение от всего, что важно и дорого.
Разве солдат идет на войну убивать врагов? Нет – он идет умирать за свою страну. Разве женщина показывает мужу, как она довольна? Нет – она хочет, чтобы он оценил степень ее преданности, ее готовность страдать ради его счастья. Разве человек поступает на службу в надежде осуществиться и реализовать свой потенциал? Нет – он проливает пот и слезы для блага своей семьи. Так оно и идет: дети отрекаются от мечты, чтобы обрадовать родителей, родители отрекаются от самой жизни, чтобы обрадовать детей, боль и мука оправдывают то, что должно приносить лишь радость, – любовь.
– Остановись.
И Ральф остановился. Это был наилучший момент для того, чтобы сменить тему. Он начал показывать один рисунок за другим. Сначала все сливалось в одно пятно, в путаницу линий, подобных геометрическому узору или переплетению нервов на странице анатомического атласа. Но, слушая его голос, Мария постепенно стала понимать – каждое слово сопровождалось движением, каждая фраза вводила ее в тот мир, частью которого она до сих пор отказывалась быть, твердя себе самой, что это – всего лишь недолгая полоса в ее жизни, способ заработать денег и ничего больше.
– Да, я обнаружил, что существует не одна история проституции, а две. Первую ты прекрасно знаешь, потому что это – и твоя история тоже: красивая девушка, найдя те или иные причины – а может быть, это они ее нашли, – приходит к выводу, что выжить сможет, только если будет продавать свое тело. Кое-кто из таких девушек становился повелителем целых народов, вспомни хоть Мессалину, правившуюся Римом. Другие делались фигурами легендарными – как, к примеру, графиня Дюбарри. Третьи в равной степени платили дань и бесчестью, и авантюризму – как знаменитая шпионка Мата Хари. Однако большинству никогда не суждено будет обрести славу или стать избранницей судьбы, достойно ответив на ее вызов: они всегда останутся провинциальными девчонками, ищущими славы, хорошего мужа, острых ощущений, ибо, обнаружив иную реальность, на какое-то время погружаются в нее, свыкаются с ней и, решив, что контролируют ситуацию, ничего больше не могут сделать.
Вот уже больше трех тысяч лет художники пишут картины, скульпторы создают изваяния, писатели сочиняют книги. И точно так же проститутки сквозь тьму времен продолжают заниматься своим ремеслом, словно ничего в мире особенно не переменилось. Хочешь подробней?
Мария кивнула.
|
|