– Если произойдет что-нибудь хорошее, это будет приятной неожиданностью. А если плохое – ты почувствуешь это задолго до того, как оно случится.

– Я хочу знать, что со мной будет, потому что я человек, – сказал на это погонщик. – А люди зависят от своего будущего.

Прорицатель довольно долго молчал. Он предсказывал судьбу по прутикам – бросал их наземь и смотрел, как они лягут. В тот день он решил не гадать. Завернул их в платок и спрятал в карман.

– Я зарабатываю себе на хлеб, рассказывая людям, что их ждет, – ответил он наконец. – Я знаю, как бросить прутики, чтобы с их помощью проникнуть в то пространство, где все про всех написано. А уж оказавшись там, я читаю прошлое, открываю то, что уже было забыто, и распознаю знаки настоящего.

Будущее я не читаю, я его отгадываю, ибо оно принадлежит Богу, и он лишь в исключительных обстоятельствах приподнимает над ним завесу. Как мне это удается? По знакам настоящего. Именно в нем, в настоящем, весь секрет. Уделишь ему должное внимание – сможешь улучшить его. А улучшишь нынешнее свое положение – сделаешь благоприятным и грядущее. Не заботься о будущем, живи настоящим, и пусть каждый твой день проходит так, как заповедано Законом. Верь, что Всевышний заботится о своих детях. Каждый день несет в себе частицу вечности.

Погонщик захотел тогда узнать, что же это за исключительные обстоятельства, при которых Господь позволяет узнавать будущее.

– Он сам тогда показывает его. Это происходит очень редко и по одной-единственной причине: если предначертанное должно быть изменено.


***

«Этому юноше Всевышний приоткрыл грядущее, – думал сейчас погонщик. – Он избрал его своим орудием».

– Ступай к вождям, – велел он Сантьяго. – Расскажи им о том, что к нам приближается войско.

– Они поднимут меня на смех.

– Нет. Это люди пустыни, а значит, они привыкли не оставлять без внимания знаки и приметы.

– Тогда они и сами должны все знать.

– Они не заботятся об этом, ибо верят, что если им по воле Аллаха нужно будет что-то узнать, кто-нибудь придет и расскажет. Так уже много раз бывало раньше. А теперь этим «кем-то» станешь ты.

Сантьяго подумал о Фатиме и решился предстать перед вождями племен, населявших оазис.


***

– Пропусти меня к вождям, – сказал он часовому, стоявшему у входа в огромный белый шатер. – В пустыне я видел знаки.

Воин молча вошел в шатер и оставался там довольно долго. Потом появился в сопровождении молодого араба в белом с золотом бурнусе. Сантьяго рассказал ему о своем видении. Тот попросил подождать и снова скрылся внутри.

Спустилась ночь. Входили и выходили арабы и чужеземные купцы. Вскоре погасли костры, и оазис постепенно сделался безмолвен, как пустыня. Лишь в большом шатре горел свет. Все это время Сантьяго думал о Фатиме, хотя смысл давешнего разговора с нею оставался темен для него.

Наконец после долгого ожидания его впустили в шатер.

То, что он там увидел, ошеломило его. Он и подумать не мог, что посреди пустыни может быть такое. Нога утопала в великолепных коврах, сверху свисали желтые металлические светильники с зажженными свечами. Вожди племен полукругом сидели в глубине на шелковых, богато вышитых подушках. На серебряных подносах слуги разносили сласти и чай. Другие следили за тем, чтобы не гасли наргиле, и в воздухе витал тонкий аромат табачного дыма.

Перед Сантьяго было восемь человек, но он сразу понял, что главный – это сидевший посередине араб в белом, затканном золотом бурнусе. Рядом сидел тот молодой человек, что выходил к нему из шатра.

– Кто тот чужестранец, который толкует о знаках? – спросил один из вождей.

– Это я, – отвечал Сантьяго и сообщил обо всем, что видел.

– Почему же пустыня решила рассказать обо всем чужаку, если знает, что еще наши прадеды жили здесь? – спросил другой вождь.

– Потому что мои глаза еще не привыкли к пустыне и видят то, чего уже не замечают глаза местных, – сказал Сантьяго, а про себя добавил: «И потому что мне открыта Душа Мира». Вслух он этого не произнес – арабы не верят в такие вещи.

– Оазис – ничейная земля. Никто не осмелится вторгнуться сюда, – воскликнул третий вождь.

– Я говорю лишь о том, что видел сам. Не верите – не надо.

В шатре повисла напряженная тишина, а потом вожди с жаром заспорили между собой. Они говорили на наречии, которого Сантьяго не понимал, но, когда он сделал движение к выходу, стражник удержал его. Юноше стало страшно. Знаки указывали на опасность, и он пожалел, что разоткровенничался с погонщиком.

Но вот старик, сидевший в центре, чуть заметно улыбнулся, и Сантьяго сразу успокоился. До сих пор он не проронил ни слова и не принимал участия в споре. Но юноша, которому был внятен Язык Мира, чувствовал, как от приближения войны сотрясается шатер, и понял, что поступил правильно, явившись сюда.

Все смолкли и внимательно выслушали старика. А тот обернулся к Сантьяго, и на этот раз на лице его юноша заметил отчужденно-холодное выражение.

– Две тысячи лет назад далеко-далеко отсюда бросили в колодец, а потом продали в рабство человека, который верил в сны, – заговорил старик.