К тому же, в обеих коалициях с каждым новым годом истребительная сила новых видов термоядерного оружия возрастала в какой то дикой прогрессии. Начинало становиться достаточно ясным, что если бы даже советская сторона восторжествовала в предстоящей схватке, это было бы торжество над странами, превращенными в радиоактивную пустыню.
Сталин оставил ужасное наследие.
Но, к сожалению, они все еще «не понимали, что именно произошло вокруг них». Источник ошибок и злосчастий был определен как «культ личности», но они не в состоянии были понять, что этот источник – не случаен, что Россия переживает нечто подобное уже в третий раз и что сами они в силу роковой исторической – и метаисторической – логики вынуждены будут разыгрывать на свой лад политические роли, которые уже сыграли три с половиной века назад Федор Иоаннович, Годунов и Шуйский, а сто или пятьдесят лет назад – Александр II, Александр III и Николай II. Опять придется сидеть между двух стульев, то признавая ошибки и даже преступления усопшего тирана и отмежевываясь от них, то признавая свою политическую от него преемственность; опять придется пойти на мелкие подачки ропщущему народу, а через год или два забить отбой, так как в приоткрытый клапан ринутся пары такого негодования, гнева и ненависти, которые выльются уже в настоящие волнения, даже восстания, и будут грозить гибелью всей системы; придется сделать попытки умаслить волнующееся крестьянство, хотя корень зла – колхозный принцип – надо будет оставить нетронутым, ибо отказ от него вызвал бы такие потрясения, и экономические, и идеологические, кои выходят за пределы воображения; придется признать ошибкой то, что при Сталине выделялось слишком мало средств на развитие легкой промышленности и на производство средств потребления, – такое признание вызовет у населения самый горячий отклик, – а через год или два вернуться к прежнему тезису, ибо отход от него вызовет отставание в гонке вооружений; придется озаботиться смягчением международной обстановки и стараться отсрочить третью мировую войну – для этого следует пойти на небольшие, но эффективные уступки и поддерживать всеобщую борьбу за мир, но на серьезное изменение курса идти нельзя, ибо Америка, конечно, не замедлит этим воспользоваться. Короче говоря, придется изворачиваться, как на горячей сковороде, то обжигая один бок об угрозу мировой войны, то другой бок – об угрозу внутренних переворотов.
Мы дошли до метаистории современности. Но современность тем и отличается от прошлого, что мы никогда не располагаем в своем знании о ней той суммой фактов, какой располагаем относительно даже самых темных эпох прошлого. Тем более это относится к странам с таким режимом, который чурается гласности и не публикует почти никаких статистических данных (засекречено почти все, начиная от расходов на вооружение и кончая численностью уголовных преступлений, самоубийств или жертв уличного движения). Не менее глухим покровом тайны увиты и те пружины, благодаря которым с руководящих постов исчезают одни лица и появляются другие. Граждане являются зрителями какой то странной пантомимы: некие таинственные фигуры, прославляемые всеми средствами агитации и пропаганды, но даже о семейных обстоятельствах, привычках, вкусах и характерах которых хранится гробовое молчание, – эти фигуры, вознесенные на недосягаемую высоту, как бы в стратосферу общества, и видимые всему земному шару, делают движения руками, головой, всем торсом для того, чтобы внезапно исчезнуть неизвестно куда и почему и быть замененными следующими, на которых в свою очередь будет взирать человечество, терзаемое непостижимым смыслом и целью этого загадочного балета.
Метаисторическое познание современности лишено возможности опираться на знание необходимого количества исторических фактов. Поэтому, хотя ему иногда удается теми или иными методами восполнить эти пробелы и понять те силы, которые движут человекоорудиями наших дней, но незаполненных пробелов остается еще больше, и общая картина ни в коем случае не может претендовать на ту полноту, которой отличаются метаисторические картины некоторых прошлых эпох.
Люди, оказавшиеся у власти после смерти Сталина, были в качестве государственных деятелей существами двойственной, даже тройственной природы. Все они были, так или иначе, звездами его плеяды. Все они выдвинулись при нем и благодаря ему, все они были воспитаны в его политической школе. При нем они дрожали, правда, за свое существование, а в глубине души возмущались многими из его действий. Но та Доктрина, которая для него была лишь маской, а отчасти – руководством к практическому действию, для них была наивысшей истиной, их искренним убеждением, их заветным кредо. Нельзя ожидать от обыкновенного человека, деятельность которого на протяжении всей жизни протекала, например, в лоне православной церкви, чтобы он на старости лет нашел в себе достаточно свежести ума, гибкости и широты, необходимых для переосмысления собственной деятельности и всего своего миропонимания.