Скачать 59.64 Кбайт
Иллюзии, или приключения Мессии, который Мессией быть не хотел
Мы можем поверить в то, что мы жертвы, что нас убивают, или что мы сами кого то убиваем, и что мы – лишь пешки в борьбе Милостивой Судьбы и Злого рока".
"У нас много жизней?" – спросил я.
"Сколько фильмов ты посмотрел?"
"Ага!"
"Фильмы о жизни на этой планете, о жизни на других планетах; все, что имеет пространство и время – лишь фильм и иллюзии", – сказал он. "Но, пока что в наших иллюзиях мы можем многому научиться и неплохо позабавиться, правда?"
"А как далеко ты проводишь эту аналогию с фильмами?"
"А как далеко тебе бы хотелось? Ты сегодня посмотрел фильм отчасти от того, что я хотел его посмотреть. Многие выбирают себе жизни потому, что им нравится быть и работать вместе с друзьями. Актеры из сегодняшнего фильма и раньше играли вместе – "раньше или позже" – это зависит от того, какой фильм ты посмотрел первым; ты даже можешь видеть их на разных экранах одновременно. Мы покупаем себе билеты на эти фильмы, платя за вход своим согласием поверить в реальность пространства и реальность времени… Ни то, ни другое не истинно, но тот, кто не хочет заплатить эту цену, не может появиться на этой планете, или вообще в любой пространственно временной системе".
"А есть такие люди, которые совсем не имели жизней в пространстве времени?"
"А есть такие люди, которые совсем не ходят в кино?"
"Понял. Они учатся иначе?"
"Ты прав", – сказал он, довольный мною. "Пространство время – это довольно примитивная школа. Но многие держатся этой иллюзии, даже если она и скучна, и они не хотят, чтобы в зале зажгли свет раньше времени".
"А кто сочиняет эти фильмы, Дон?"
"Ну не странно ли, как оказывается мы много знаем, если начнем спрашивать самих себя, а не других? Кто сочиняет эти фильмы, Ричард?"
"Мы сами", – сказал я.
"А кто играет?"
"Мы".
"А кто оператор, киномеханик, директор кинотеатра, билетер, кто смотрит за всем этим? Кто волен выйти из зала в середине, или в любое время, когда захочет, изменить, весь сценарий, кто волен смотреть один и тот же фильм снова и снова?"
"Дай ка подумать", – сказал я, – "Любой, кто захочет?"
"Ну, не достаточно ли тут свободы для тебя?" – спросил он.
"И поэтому фильмы так популярны? Потому, что мы инстинктивно знаем, что они так схожи с нашими жизнями?"
"Может быть и так, а может и нет. Да это и не важно. А что представляет собой кинопроектор?"
"Наш мозг", – сказал я. "Нет. Воображение. Это – наше воображение, как бы его не называли".
"А что такое сам фильм?" – спросил он.
"Вот этого я не знаю".
"То, что мы согласны допустить в наше воображение?"
"Может быть и так, Дон".
"Ты можешь держать бобину с фильмом в руке – он весь тут: начало, середина, конец – все сжато в одну секунду или одну миллионную долю секунды. Фильм существует вне времени, записанного на нем, и если ты знаешь, что это за фильм, ты знаешь в общих чертах, что там должно случиться, еще до входа в кинотеатр: там будут битвы и волнения, победители и побежденные, любовь и несчастье ты знаешь, что все это произойдет. Но для того, чтобы тебя захватил и унес этот фильм, для того, чтобы полностью насладиться им, тебе надо вставить его в проектор, и прокрутить его через объектив кадр за кадром; для того, чтобы погрузиться в иллюзию, обязательно необходимо пространство и время. Поэтому ты платишь свою монетку, и получаешь билет, и устраиваешься поудобнее, и забываешь о том, что происходит за стенами кинозала, и кино для тебя начинается".
"И никто на самом деле не страдает? Вместо крови – лишь красная краска, и слезы от лука?"
"Нет, это настоящая кровь", – сказал он. "Но судя по тому, как это влияет на наши истинные жизни, это все равно, что киношная кровь из кетчупа".
"А реальность?"
"Реальность божественно индифферентна, Ричард. Матери все равно, какую роль играет ее дитя в этих играх: один день он – "злодей", другой день он – "сыщик". Абсолют даже не знает о наших иллюзиях и играх. Он знает только Себя, и нас в своем подобии, совершенных и законченных".
"Я не уверен, хочу ли я быть совершенным и законченным. Расскажи о скуке…"
"Взгляни на небо", – сказал он, и от столь резкой перемены темы, я невольно взглянул на небо. Там высоко высоко летели перистые облака, и восходящая луна серебрила их края.
"Прекрасное небо", – сказал я.
"Оно совершенно?"
"Конечно, Дон, небо всегда совершенно".
"Ты хочешь сказать, что несмотря на то, что небо меняется каждую секунду, оно всегда совершенно?"
"Ура, я молодец. Да!"
"И море всегда совершенно, и тоже всегда меняется", – сказал он. "Если бы совершенство было застоем, то рай был бы болотом. А Абсолют тебе вовсе не болотный кулик".
"Постоянно меняющееся совершенство. Да. Согласен".
"Ты согласился с этим уже давным давно, если уж говорить о времени".
Мы шагали по дороге, и я спросил. "Дон, а тебе не скучно оставаться только лишь в одном измерении?"
"А я что, остаюсь только в одном измерении? А ты?"
"Почему, все, что я ни скажу, все неправильно?"
"А что, все, что ты ни скажешь, все неправильно?" – повторил он.
"У нас много жизней?" – спросил я.
"Сколько фильмов ты посмотрел?"
"Ага!"
"Фильмы о жизни на этой планете, о жизни на других планетах; все, что имеет пространство и время – лишь фильм и иллюзии", – сказал он. "Но, пока что в наших иллюзиях мы можем многому научиться и неплохо позабавиться, правда?"
"А как далеко ты проводишь эту аналогию с фильмами?"
"А как далеко тебе бы хотелось? Ты сегодня посмотрел фильм отчасти от того, что я хотел его посмотреть. Многие выбирают себе жизни потому, что им нравится быть и работать вместе с друзьями. Актеры из сегодняшнего фильма и раньше играли вместе – "раньше или позже" – это зависит от того, какой фильм ты посмотрел первым; ты даже можешь видеть их на разных экранах одновременно. Мы покупаем себе билеты на эти фильмы, платя за вход своим согласием поверить в реальность пространства и реальность времени… Ни то, ни другое не истинно, но тот, кто не хочет заплатить эту цену, не может появиться на этой планете, или вообще в любой пространственно временной системе".
"А есть такие люди, которые совсем не имели жизней в пространстве времени?"
"А есть такие люди, которые совсем не ходят в кино?"
"Понял. Они учатся иначе?"
"Ты прав", – сказал он, довольный мною. "Пространство время – это довольно примитивная школа. Но многие держатся этой иллюзии, даже если она и скучна, и они не хотят, чтобы в зале зажгли свет раньше времени".
"А кто сочиняет эти фильмы, Дон?"
"Ну не странно ли, как оказывается мы много знаем, если начнем спрашивать самих себя, а не других? Кто сочиняет эти фильмы, Ричард?"
"Мы сами", – сказал я.
"А кто играет?"
"Мы".
"А кто оператор, киномеханик, директор кинотеатра, билетер, кто смотрит за всем этим? Кто волен выйти из зала в середине, или в любое время, когда захочет, изменить, весь сценарий, кто волен смотреть один и тот же фильм снова и снова?"
"Дай ка подумать", – сказал я, – "Любой, кто захочет?"
"Ну, не достаточно ли тут свободы для тебя?" – спросил он.
"И поэтому фильмы так популярны? Потому, что мы инстинктивно знаем, что они так схожи с нашими жизнями?"
"Может быть и так, а может и нет. Да это и не важно. А что представляет собой кинопроектор?"
"Наш мозг", – сказал я. "Нет. Воображение. Это – наше воображение, как бы его не называли".
"А что такое сам фильм?" – спросил он.
"Вот этого я не знаю".
"То, что мы согласны допустить в наше воображение?"
"Может быть и так, Дон".
"Ты можешь держать бобину с фильмом в руке – он весь тут: начало, середина, конец – все сжато в одну секунду или одну миллионную долю секунды. Фильм существует вне времени, записанного на нем, и если ты знаешь, что это за фильм, ты знаешь в общих чертах, что там должно случиться, еще до входа в кинотеатр: там будут битвы и волнения, победители и побежденные, любовь и несчастье ты знаешь, что все это произойдет. Но для того, чтобы тебя захватил и унес этот фильм, для того, чтобы полностью насладиться им, тебе надо вставить его в проектор, и прокрутить его через объектив кадр за кадром; для того, чтобы погрузиться в иллюзию, обязательно необходимо пространство и время. Поэтому ты платишь свою монетку, и получаешь билет, и устраиваешься поудобнее, и забываешь о том, что происходит за стенами кинозала, и кино для тебя начинается".
"И никто на самом деле не страдает? Вместо крови – лишь красная краска, и слезы от лука?"
"Нет, это настоящая кровь", – сказал он. "Но судя по тому, как это влияет на наши истинные жизни, это все равно, что киношная кровь из кетчупа".
"А реальность?"
"Реальность божественно индифферентна, Ричард. Матери все равно, какую роль играет ее дитя в этих играх: один день он – "злодей", другой день он – "сыщик". Абсолют даже не знает о наших иллюзиях и играх. Он знает только Себя, и нас в своем подобии, совершенных и законченных".
"Я не уверен, хочу ли я быть совершенным и законченным. Расскажи о скуке…"
"Взгляни на небо", – сказал он, и от столь резкой перемены темы, я невольно взглянул на небо. Там высоко высоко летели перистые облака, и восходящая луна серебрила их края.
"Прекрасное небо", – сказал я.
"Оно совершенно?"
"Конечно, Дон, небо всегда совершенно".
"Ты хочешь сказать, что несмотря на то, что небо меняется каждую секунду, оно всегда совершенно?"
"Ура, я молодец. Да!"
"И море всегда совершенно, и тоже всегда меняется", – сказал он. "Если бы совершенство было застоем, то рай был бы болотом. А Абсолют тебе вовсе не болотный кулик".
"Постоянно меняющееся совершенство. Да. Согласен".
"Ты согласился с этим уже давным давно, если уж говорить о времени".
Мы шагали по дороге, и я спросил. "Дон, а тебе не скучно оставаться только лишь в одном измерении?"
"А я что, остаюсь только в одном измерении? А ты?"
"Почему, все, что я ни скажу, все неправильно?"
"А что, все, что ты ни скажешь, все неправильно?" – повторил он.
|
|