Поэтому данный прогресс правильнее назвать не техническим, а экологическим и этологическим, не прогрессом, а адаптацией. Пресловутый афоризм Б. Франклина о человеке как изготовляющем орудия животном имел даже не технический, а духовно-психологический смысл: изготовление орудий есть внешнее проявление особого внутреннего свойства человека. Эта мысль об орудиях как материальном симптоме духовного дара была развита в известной идеалистической концепции Людвига Нуаре в интуитивистской философии Бергсона, учившего, что первоначально духу человека присуще одно отличие: он - homo faber ; в сочинениях археологов, приверженных к спиритуализму аббата Брейля: "человек -делатель орудий", даже отдаленнейший предшественник Homo sapiens, делая орудия, "предвещал человеческий разум возникновением изобретательской интуиции, постепенно двигаясь к сознанию" ; отличие человека от животных выразилось в его технической активности, "в изобретениях, вышедших из его ума". Единоличник... Один на один с вещью. Чудо затаено внутри него и исходит из него на вещь в виде изобретения, искусственного преобразования ее по воле и замыслу создания вещи. Отсюда более откровенный тезис: "человек - творец". Именно эта черта, которую мы прочитываем в его орудиях, тождественна у него с богом - его собственным творцом.

Но вот и пример индивидуалистического суждения о "первобытном мастеровом" (homo faber) из советской литературы: "Научаясь все лучше обрабатывать кремень, человек оттачивал и острие своей собственной мысли", так как научался, прежде чем расчленять или соединять предметы, проделывать эти операции в своем сознании.

Правда, автор делает оговорку, что "мышление человека является не только процессом отражения действительности, но и коммуникативным, общественным процессом, а именно последний состоит в том, что мышление обращено к обществу, которому человек сообщает результаты своей мыслительной деятельности". Но выходит, что мыслительная деятельность все-таки в основе не общественна, возможна вне общества, обществу же лишь сообщается ее готовый продукт. Итак, все-таки одиночка: один на один с вещью.

Я последний раз упомянул об этой традиции. Читатель видел, что совсем другой путь - не упрощающий, а во много раз усложняющий кажущееся очевидным - ведет к действительному исследованию происхождения человеческого ума. Источник этого течения, пожалуй, в мысли Фейербаха, потребовавшего заменить философскую категорию "я" (единичный субъект в противопоставлении объекту) категорией "я и ты". У Маркса это "Петр и Павел" и уже вполне развернутая категория "отношений" как отличительной специфики людей.

С этим мы и связываем в начале истории максимум "отлета" ума от действительной жизни. В. И. Ленин схватил эту тенденцию к "отлету" и в рече-мыслительных операциях современного человека, но здесь она преодолевается все более мощным противодействием, какого не было тогда. Физиолог И. П. Павлов в свою очередь утверждал, что в способности образования понятий при помощи слов заключена возможность отлета от действительности, неверного отражения ее, образования таких связей, какие не существуют в действительности. "Многочисленные раздражения словом, -писал, между прочим, И. П. Павлов, - с одной стороны, удалили нас от действительности, и поэтому мы постоянно должны помнить это, чтобы не исказить наши отношения к действительности". "Удалили!" Да, такова первоначальная, первобытнейшая функция "раздражения словом".

Как мы уже видели, это была депривация: лишение организма нормальных раздражений из внешней среды или биологически нормальных реакций на них.

В двигательном, проекционном поле коры головного мозга человека ("человечек Пенфильда") преимущественно представлены не те органы, которые осуществляли трудовые механические действия, направленные на объекты природы, а органы мимики, вокализации, жеста (в частности, огромное место большого пальца связано отнюдь не с захватывающими движениями, в которых его роль мала, а с его отведением при движениях тыкающих и указующих). Это органы второсигнального общения людей, в генезе - как раз органы депривации.

Началась депривация, видимо, с интердиктивного пресечения хватательных реакций и тем самым материальных контактов с подобными себе и с вещами. Отсюда - целый веер первобытных табу: запреты прикосновений, запреты восприятии, в том числе глядения на что-либо. Депривация имела тенденцию к полноте, как бы погружая индивида в пещеру, но неизбежно образовывались исключения: во времени, в круге особей и предметов, в территории. Отбор и характер этих исключений - уже начатки "культуры". К их числу относится и оформление групповой собственности, которая для нечленов данной группы выступает как сумма запретов - брать, уносить, потреблять, даже видеть (например, заглядывать в жилище), но снятых для членов данной группы. Сейчас я об этом упоминаю только как о негативных показаниях в пользу первичности широчайшей депривации.

Такими же негативными показаниями могут, послужить и другие древнейшие явления обхода и возмещения запретов брать, трогать или видеть.