Скачать 113.04 Кбайт
Символ и сознание метафизические рассуждения о сознании, символике и языке
Тогда какие-то состояния сознания мы сможем рассматривать как то, что индуцирует такую интерпретацию (вернее то, что может ее индуцировать)*.
* "Интерпретация" в данном случае не может нами полагаться ни как спонтанный процесс (в смысле Уильяма Джемса), ни как реализация логического закона или правила (в смысле Э. Гуссерля) Скорее мы могли бы назвать ее "рабочим" результатом какого-то состояния сознания, говорить о котором более подробно мы не можем, пока мы сами здесь интерпретируем.
В понятии мифа эти две вещи – "структура сознания" и "интерпретация" оказываются настолько тесно связанными, что в принципе разделить их почти невозможно. Однако в конкретных случаях это оказывается возможным. Начиная с Платона, миф фигурирует в резкой и четкой оппозиции к "знанию" (может быть, даже имплицитно – к "исследованию"), являясь некоей целостностью (картиной, образом, ситуацией, сюжетом), не обладающей собственным (все равно сознательным или натуральным) бытием. Мы могли бы сказать (если бы на мгновенье предположили, что Платон и Ницше пользовались нашей терминологией), что гомеровский Зевс был для Платона мифом, а сократовский Эвдемон – структурой сознания. В то время как для Ницше оппозиция добра и зла была мифом, а оппозиция Аполлона и Диониса – структурой сознания. Но уже с начала XIX века миф начинает осознаваться в качестве более или менее стойкой конструкции сознания, которая должна изучаться как таковая, вне зависимости от ее отношения к действительному положению вещей (историческому, психологическому, биологическому и т. д.). Это логически (то есть в силу логики мышления исследователей) привело к трем (в возможности) основным типам понимания мифа:
Как универсалии сознания (психологической у Вундта, культурно-исторической – у Ницше и Фрейда, психогенетической – у Фрейда, психоисторической – у Эриксона и т. д.);
Как феномена природы, противопоставленного мышлению исследователя (Фрэзер, Леви-Брюль, Марр и т. д.);
Как особого способа (точнее – очень широкой группы способов) моделирования действительности, по существу снимающего (нейтрализирующего) оппозицию "исследователь – наблюдаемый объект", возвращающего миф к статуту универсалии сознания и делающего мифическую конструкцию более или менее аналогичной конструкции языковой (Уорф, Пайк, Леви-Стросс, Топоров и т. д.). Мы думаем, что в первом случае миф имплицитно сводится к состоянию сознания, во втором – к факту мышления. Третий же случай особенно интересен тем, что авторы, раскрывая миф как идеологическую конструкцию, не понимают, что они раскрывают его интерпретацию, ибо за всяким "мифом" стоит целый ряд интерпретаций, производимых не только исследователем мифа, но и самим мифом.
Миф живет в интерпретациях как некая неанализируемая целостность. Но его нельзя постулировать как структуру сознания (в том смысле, в каком мы говорили, что "рекурренция – это структура сознания", "человек смертен это структура сознания" и т. д.), на него можно только указать как на целостный факт (или как на факт целостности)*. Но для того чтобы стать фактом сознания, миф сначала должен быть фактом. "Всемирный потоп" может осознаваться как повторяющийся миллионы раз (в структуре сознания "рекурренция") либо как бывший (или – не бывший) один раз, но он будет интерпретироваться как фактуальное событие. "Человек смертен" (или "страдание" в буддизме "Малой Колесницы") фактуально, но не в своей событийности, ибо такого события нет, оно обладает лишь бытийностью сознания. Но "событие", будучи фактом сознания, может объективно находиться в структуре сознания или субъективно интерпретироваться в смысле этой структуры (как "потоп" – в смысле "рекурренции"). Тогда оно потеряет значение факта**. Но такого рода факт останется фактом всякий раз, когда он будет получать чисто психологическую интерпретацию***. То есть ему может и соответствовать определенная структура сознания, но он не окажется в ней.
* Эта идея была впервые услышана одним из авторов от теоретика архитектуры Майкла Сиверцева. Он в одном из своих докладов утверждал, что мифы подобны некоторым "исходным" архитектурным и градостроительным планам, несводимым к составляющим их элементам, и невыводимым из них. Поэтому, заключал он, миф "не может быть частичным".
** Как в буддийской философии факт твоей смерти перестает быть фактом, когда ты понял, открыл (то есть – вошел в структуру сознания), что "человек смертен". Этим ты "фактуально" стал бессмертным.
*** Мы думаем, впрочем, что то же самое можно сказать и о факте, получающем чисто логическую интерпретацию.
Символ в этом отношении (в отношении сознания) отличается от мифа прежде всего тем, что он – вещь, а не факт. Однако, как и миф, он останется только вещью (притом – совершенно конкретной), пока не будет интерпретирован в отношении определенной структуры (или состояния) сознания. Не вдаваясь в подробности понимания символа (о чем речь пойдет ниже), мы здесь лишь заметим, что символ логически не выводим ни из физически составляющих его элементов, ни из целого (если таковое есть), элементом которого ему случится быть.
* "Интерпретация" в данном случае не может нами полагаться ни как спонтанный процесс (в смысле Уильяма Джемса), ни как реализация логического закона или правила (в смысле Э. Гуссерля) Скорее мы могли бы назвать ее "рабочим" результатом какого-то состояния сознания, говорить о котором более подробно мы не можем, пока мы сами здесь интерпретируем.
В понятии мифа эти две вещи – "структура сознания" и "интерпретация" оказываются настолько тесно связанными, что в принципе разделить их почти невозможно. Однако в конкретных случаях это оказывается возможным. Начиная с Платона, миф фигурирует в резкой и четкой оппозиции к "знанию" (может быть, даже имплицитно – к "исследованию"), являясь некоей целостностью (картиной, образом, ситуацией, сюжетом), не обладающей собственным (все равно сознательным или натуральным) бытием. Мы могли бы сказать (если бы на мгновенье предположили, что Платон и Ницше пользовались нашей терминологией), что гомеровский Зевс был для Платона мифом, а сократовский Эвдемон – структурой сознания. В то время как для Ницше оппозиция добра и зла была мифом, а оппозиция Аполлона и Диониса – структурой сознания. Но уже с начала XIX века миф начинает осознаваться в качестве более или менее стойкой конструкции сознания, которая должна изучаться как таковая, вне зависимости от ее отношения к действительному положению вещей (историческому, психологическому, биологическому и т. д.). Это логически (то есть в силу логики мышления исследователей) привело к трем (в возможности) основным типам понимания мифа:
Как универсалии сознания (психологической у Вундта, культурно-исторической – у Ницше и Фрейда, психогенетической – у Фрейда, психоисторической – у Эриксона и т. д.);
Как феномена природы, противопоставленного мышлению исследователя (Фрэзер, Леви-Брюль, Марр и т. д.);
Как особого способа (точнее – очень широкой группы способов) моделирования действительности, по существу снимающего (нейтрализирующего) оппозицию "исследователь – наблюдаемый объект", возвращающего миф к статуту универсалии сознания и делающего мифическую конструкцию более или менее аналогичной конструкции языковой (Уорф, Пайк, Леви-Стросс, Топоров и т. д.). Мы думаем, что в первом случае миф имплицитно сводится к состоянию сознания, во втором – к факту мышления. Третий же случай особенно интересен тем, что авторы, раскрывая миф как идеологическую конструкцию, не понимают, что они раскрывают его интерпретацию, ибо за всяким "мифом" стоит целый ряд интерпретаций, производимых не только исследователем мифа, но и самим мифом.
Миф живет в интерпретациях как некая неанализируемая целостность. Но его нельзя постулировать как структуру сознания (в том смысле, в каком мы говорили, что "рекурренция – это структура сознания", "человек смертен это структура сознания" и т. д.), на него можно только указать как на целостный факт (или как на факт целостности)*. Но для того чтобы стать фактом сознания, миф сначала должен быть фактом. "Всемирный потоп" может осознаваться как повторяющийся миллионы раз (в структуре сознания "рекурренция") либо как бывший (или – не бывший) один раз, но он будет интерпретироваться как фактуальное событие. "Человек смертен" (или "страдание" в буддизме "Малой Колесницы") фактуально, но не в своей событийности, ибо такого события нет, оно обладает лишь бытийностью сознания. Но "событие", будучи фактом сознания, может объективно находиться в структуре сознания или субъективно интерпретироваться в смысле этой структуры (как "потоп" – в смысле "рекурренции"). Тогда оно потеряет значение факта**. Но такого рода факт останется фактом всякий раз, когда он будет получать чисто психологическую интерпретацию***. То есть ему может и соответствовать определенная структура сознания, но он не окажется в ней.
* Эта идея была впервые услышана одним из авторов от теоретика архитектуры Майкла Сиверцева. Он в одном из своих докладов утверждал, что мифы подобны некоторым "исходным" архитектурным и градостроительным планам, несводимым к составляющим их элементам, и невыводимым из них. Поэтому, заключал он, миф "не может быть частичным".
** Как в буддийской философии факт твоей смерти перестает быть фактом, когда ты понял, открыл (то есть – вошел в структуру сознания), что "человек смертен". Этим ты "фактуально" стал бессмертным.
*** Мы думаем, впрочем, что то же самое можно сказать и о факте, получающем чисто логическую интерпретацию.
Символ в этом отношении (в отношении сознания) отличается от мифа прежде всего тем, что он – вещь, а не факт. Однако, как и миф, он останется только вещью (притом – совершенно конкретной), пока не будет интерпретирован в отношении определенной структуры (или состояния) сознания. Не вдаваясь в подробности понимания символа (о чем речь пойдет ниже), мы здесь лишь заметим, что символ логически не выводим ни из физически составляющих его элементов, ни из целого (если таковое есть), элементом которого ему случится быть.
|
|