Скачать 22.58 Кбайт
Философские мысли
.. Тем не менее мы не требуем, чтобы их влачили к подножию наших алтарей и совершали над ними насилие... Что до простого люда, то, по-видимому, его предводители возбуждают в нем дух мятежа, взбешенные тем, что мы установили границы их власти; ибо мы изгнали их из наших судов, так что они больше не имеют возможности распоряжаться завещаниями, устранять законных наследников и захватывать чужое наследство... Поэтому мы воспрещаем этим людям собираться скопом и затевать козни вместе с их мятежными священниками... Пусть настоящий эдикт обеспечит спокойствие нашим судьям, которых эти мятежники не раз оскорбляли и чуть ли не побивали камнями... Пусть они мирно идут к своим предводителям, пусть молятся и учатся у них, пусть отправляют свой культ; мы им это разрешаем, но пусть они откажутся от всяких крамольных замыслов... Если их собрания станут для них поводом к бунтам, то, предупреждаю, они за это поплатятся... Неверующие народы, живите в мире... А вы, сохранившие верность религии вашей страны и богам ваших отцов, не преследуйте своих соседей, своих сограждан, которых приходится больше жалеть за их невежество, чем порицать за их злобу... Убеждением, а не насилием надо возвращать людей на путь истины. Поэтому мы предписываем вам всем, наши верные подданные, оставить в покое галилеян”.
Таков был образ мыслей этого государя, которого можно упрекнуть в язычестве, но не в отступничестве. Он провел ранние годы своей жизни у различных учителей и в различных школах, а в зрелом возрасте сделал злополучный выбор: к несчастью, он обратился к религии своих предков и к богам своей страны.
XLIV. Меня удивляет, что сочинения этого ученого государя дошли до нас. В них не содержится ничего, что могло бы угрожать истине христианства, но есть черты, для некоторых христиан его времени достаточно невыгодные, чтобы привлечь к себе то особое внимание отцов церкви, с каким они уничтожали сочинения своих врагов. Вероятно, от своих предшественников унаследовал св. Григорий Великий свою варварскую ярость против литературы и искусств. Если бы все зависело от этого первосвященника, мы находились бы сейчас в положении магометан, которым Коран служит единственной книгой для чтения. Что осталось бы, в самом деле, от древних писателей, попади они в руки человека, который усеивал бы свою речь ошибками из религиозного принципа, воображая, будто соблюдать правила грамматики — значит подчинять Иисуса Христа Донату, и считал своим нравственным долгом окончательно разрушить античную культуру.
XLV. А между тем боговдохновенность Священного писания далеко не так явственна, чтобы авторитет создателей священной истории был совершенно независим от свидетельства светских авторов. Куда бы мы зашли, если бы должны были признать перст божий в форме изложения нашей Библии! Как жалок ее латинский перевод! Но и сами подлинники не являются литературными шедеврами. Пророки, апостолы и евангелисты писали как умели. Если бы нам было позволено взглянуть на историю еврейского народа как на простое создание человеческого ума, то Моисей и его продолжатели не превзошли бы Тита Ливия, Саллюстия, Цезаря и Иосифа — всех тех людей, писания которых никто, конечно, не назовет боговдохновенными. Не предпочтет ли даже иной читатель иезуита Берюйе Моисею? В наших церквах сохраняются картины, написанные, как нас уверяют, ангелами и самим божеством;
если бы эти произведения вышли из рук Лесюэра или Лебрена, что мог бы я возразить против этого незапамятного предания? Может быть, ровно ничего. Но когда я вижу, что в этих небесных творениях правила живописи нарушаются на каждом шагу в замысле и в исполнении, когда я нахожу в них полное отсутствие художественной правды, то, не имея возможности предположить, что создатель их был невежда, я поневоле должен признать вымышленным все предание. Я легко мог бы применить этот вывод и к Священному писанию, если бы не знал, до какой степени безразлично, хорошо или плохо изложено то, что в нем содержится! Пророки гордились тем, что говорили правду, а не тем, что красно говорили. За что умирали апостолы, как не за одну лишь истину своих слов и писаний? Но, возвращаясь к предмету моих рассуждений, я спрашиваю:
неужели не было крайне важно сохранить наследие светских писателей, которые, конечно, не расходились бы с авторами священных книг — по крайней мере в том, что касается жизни и чудес Иисуса Христа, достоинств и характера Понтия Пилата и мученических подвигов первых христиан?
XLVI. Целый народ, говорите вы, засвидетельствовал данный факт; посмеете ли вы отрицать его? Да, посмею, пока он не будет подтвержден каким-нибудь авторитетным лицом, не принадлежащим к вашей партии, и пока мне не будет известно, что это лицо не может оказаться фанатиком и обманщиком. Более того, пусть я читаю у заведомо беспристрастного автора о том, что посреди одного города разверзлась бездна и боги, когда их стали вопрошать об этом событии, ответили, что она сомкнется, если в нее будет брошено самое драгоценное; тогда один смелый рыцарь бросился в нее, и пророчество исполнилось.
Таков был образ мыслей этого государя, которого можно упрекнуть в язычестве, но не в отступничестве. Он провел ранние годы своей жизни у различных учителей и в различных школах, а в зрелом возрасте сделал злополучный выбор: к несчастью, он обратился к религии своих предков и к богам своей страны.
XLIV. Меня удивляет, что сочинения этого ученого государя дошли до нас. В них не содержится ничего, что могло бы угрожать истине христианства, но есть черты, для некоторых христиан его времени достаточно невыгодные, чтобы привлечь к себе то особое внимание отцов церкви, с каким они уничтожали сочинения своих врагов. Вероятно, от своих предшественников унаследовал св. Григорий Великий свою варварскую ярость против литературы и искусств. Если бы все зависело от этого первосвященника, мы находились бы сейчас в положении магометан, которым Коран служит единственной книгой для чтения. Что осталось бы, в самом деле, от древних писателей, попади они в руки человека, который усеивал бы свою речь ошибками из религиозного принципа, воображая, будто соблюдать правила грамматики — значит подчинять Иисуса Христа Донату, и считал своим нравственным долгом окончательно разрушить античную культуру.
XLV. А между тем боговдохновенность Священного писания далеко не так явственна, чтобы авторитет создателей священной истории был совершенно независим от свидетельства светских авторов. Куда бы мы зашли, если бы должны были признать перст божий в форме изложения нашей Библии! Как жалок ее латинский перевод! Но и сами подлинники не являются литературными шедеврами. Пророки, апостолы и евангелисты писали как умели. Если бы нам было позволено взглянуть на историю еврейского народа как на простое создание человеческого ума, то Моисей и его продолжатели не превзошли бы Тита Ливия, Саллюстия, Цезаря и Иосифа — всех тех людей, писания которых никто, конечно, не назовет боговдохновенными. Не предпочтет ли даже иной читатель иезуита Берюйе Моисею? В наших церквах сохраняются картины, написанные, как нас уверяют, ангелами и самим божеством;
если бы эти произведения вышли из рук Лесюэра или Лебрена, что мог бы я возразить против этого незапамятного предания? Может быть, ровно ничего. Но когда я вижу, что в этих небесных творениях правила живописи нарушаются на каждом шагу в замысле и в исполнении, когда я нахожу в них полное отсутствие художественной правды, то, не имея возможности предположить, что создатель их был невежда, я поневоле должен признать вымышленным все предание. Я легко мог бы применить этот вывод и к Священному писанию, если бы не знал, до какой степени безразлично, хорошо или плохо изложено то, что в нем содержится! Пророки гордились тем, что говорили правду, а не тем, что красно говорили. За что умирали апостолы, как не за одну лишь истину своих слов и писаний? Но, возвращаясь к предмету моих рассуждений, я спрашиваю:
неужели не было крайне важно сохранить наследие светских писателей, которые, конечно, не расходились бы с авторами священных книг — по крайней мере в том, что касается жизни и чудес Иисуса Христа, достоинств и характера Понтия Пилата и мученических подвигов первых христиан?
XLVI. Целый народ, говорите вы, засвидетельствовал данный факт; посмеете ли вы отрицать его? Да, посмею, пока он не будет подтвержден каким-нибудь авторитетным лицом, не принадлежащим к вашей партии, и пока мне не будет известно, что это лицо не может оказаться фанатиком и обманщиком. Более того, пусть я читаю у заведомо беспристрастного автора о том, что посреди одного города разверзлась бездна и боги, когда их стали вопрошать об этом событии, ответили, что она сомкнется, если в нее будет брошено самое драгоценное; тогда один смелый рыцарь бросился в нее, и пророчество исполнилось.
|
|