Скачать 156.13 Кбайт
Одиннадцать минут.
Эти слова были прекрасны, и мы замерли в объятии, не постигая, как могут одиннадцать минут вознести мужчину и женщину на такую вершину.
Ни он, ни я не чувствовали усталости. Мы вошли в гостиную, он включил музыку, а потом сделал именно то, чего я от него ждала, – растопил камин и налил мне вина.
После этого открыл книгу и прочел:
«Время рождаться, и время умирать
время насаждать, и время вырывать посаженное
время убивать, и время врачевать
время разрушать, и время строить
время плакать, и время смеяться
время сетовать, и время плясать
время разбрасывать камни, и время собирать камни
время обнимать, и время уклоняться от объятий
время искать, и время терять
время сберегать, и время бросать
время раздирать, и время сшивать
время молчать, и время говорить
время любить, и время ненавидеть
время войне, время миру».
Это звучало наподобие прощания. Но прощание это было прекрасней всего, что мне довелось испытать в жизни.
Обнявшись, мы легли на ковер перед камином. Меня не покидало ощущение какой-то неведомой доселе полноты бытия – словно я всегда была мудра и счастлива, словно сбылась и осуществилась.
– Как же тебя угораздило влюбиться в проститутку?
– Раньше я и сам задавал себе этот вопрос. А сегодня, поразмыслив немного, понял: зная, что твое тело никогда уже не сможет принадлежать мне одному, я смог бросить все силы на покорение твоей души.
– И ты не ревнуешь?
– Нельзя сказать весне: «Наступи немедленно и длись столько, сколько нужно». Можно лишь сказать: «Приди, осени меня благодатью надежды и побудь со мной как можно дольше».
Вот уж точно – эти слова были брошены на ветер. Но я хотела слушать, а он – произнести их. Не помню, когда я заснула. Мне снились не события и не люди, а какой-то аромат, заполнявший собою все.
* * *
Когда Мария открыла глаза, сквозь раздернутые шторы уже светило солнце.
«Мы всего два раза были с ним близки, – подумала она, глядя на человека, спавшего рядом. – А кажется, будто не разлучались никогда и он всегда знал меня, мою жизнь, и тело, и душу, мой свет, мою боль».
Она поднялась, пошла на кухню сварить кофе – и тут, увидев в коридоре два чемодана, вспомнила все: и свой обет, и молитву в церкви, вспомнила и о том, как сон, упрямо стремясь стать явью, теряет свое очарование, и о совершенном человеке, и о любви, сливающей воедино душу и тело. И о том, что между наслаждением и блаженством лежит пропасть.
Что ж, она могла бы и остаться: терять ей нечего, кроме еще одной иллюзии. «Время плакать, и время смеяться», вспомнила она.
Но ведь там же сказано: «Время обнимать, и время уклоняться от объятий». Она сварила кофе и, прикрыв дверь на кухню, вызвала по телефону такси. Собрала всю свою волю, забросившую ее в такую дальнюю даль, припала к источнику своей энергии, именуемой «светом», назвавшей ей точную дату отлета, оберегавшей ее, заставлявшей ее навсегда запомнить эту ночь. Оделась, взяла чемоданы, в глубине души надеясь, что Ральф проснется и попросит ее остаться.
Но он не проснулся. Покуда Мария, стоя возле дома, ждала такси, появилась цыганка с букетом цветов.
– Купите цветочков.
И Мария купила. Эти цветы возвещали пришествие осени, говорили, что лету – конец. Теперь в Женеве еще долго не будет столиков на открытых террасах кафе и ресторанов, из парков исчезнут гуляющие. Ладно. Она покидает этот город, потому что сделала свой выбор, так что жаловаться не на что.
До отлета оставалось четыре часа. В аэропорту Мария выпила еще чашку кофе и стала ждать, когда объявят посадку, все еще надеясь, что вот-вот появится Ральф: ведь вчера она успела сказать ему, в котором часу у нее рейс. Так всегда бывает в кино – в самый последний момент, когда женщина уже готова сесть в самолет, появляется в полном отчаянии мужчина и под иронично-сочувственными взглядами служащих авиакомпании хватает ее в охапку, целует и возвращает в свой мир. Появляется надпись «Конец», и зрители расходятся, пребывая в уверенности, что эта пара отныне и впредь будет неизменно счастлива.
«В кино никогда не показывают, что было дальше», в утешение самой себе произнесла она. А дальше – брак, кухня, дети, секс по обязанности, пусть даже и супружеской, но все более редкий, а вот и впервые найденная записка от любовницы, и желание закатить скандал, а потом – обещания, что это никогда больше не повторится, потом вторая записка (уже от другой женщины), и снова скандал и угроза развода, но на этот раз муж уже ничего не обещает с такой определенностью, а всего лишь говорит, что любит ее. Третья записка (от третьей женщины), а за ней обычно предпочитают промолчать, сделать вид, что ничего не происходит, ибо с мужа станется сказать теперь, что он ее больше не любит и она может уходить на все четыре стороны.
Ничего такого в кино не показывают. Фильм кончается раньше, чем начинается другой мир. Так что лучше не думать.
Мария прочла от корки до корки три журнала.
Ни он, ни я не чувствовали усталости. Мы вошли в гостиную, он включил музыку, а потом сделал именно то, чего я от него ждала, – растопил камин и налил мне вина.
После этого открыл книгу и прочел:
«Время рождаться, и время умирать
время насаждать, и время вырывать посаженное
время убивать, и время врачевать
время разрушать, и время строить
время плакать, и время смеяться
время сетовать, и время плясать
время разбрасывать камни, и время собирать камни
время обнимать, и время уклоняться от объятий
время искать, и время терять
время сберегать, и время бросать
время раздирать, и время сшивать
время молчать, и время говорить
время любить, и время ненавидеть
время войне, время миру».
Это звучало наподобие прощания. Но прощание это было прекрасней всего, что мне довелось испытать в жизни.
Обнявшись, мы легли на ковер перед камином. Меня не покидало ощущение какой-то неведомой доселе полноты бытия – словно я всегда была мудра и счастлива, словно сбылась и осуществилась.
– Как же тебя угораздило влюбиться в проститутку?
– Раньше я и сам задавал себе этот вопрос. А сегодня, поразмыслив немного, понял: зная, что твое тело никогда уже не сможет принадлежать мне одному, я смог бросить все силы на покорение твоей души.
– И ты не ревнуешь?
– Нельзя сказать весне: «Наступи немедленно и длись столько, сколько нужно». Можно лишь сказать: «Приди, осени меня благодатью надежды и побудь со мной как можно дольше».
Вот уж точно – эти слова были брошены на ветер. Но я хотела слушать, а он – произнести их. Не помню, когда я заснула. Мне снились не события и не люди, а какой-то аромат, заполнявший собою все.
* * *
Когда Мария открыла глаза, сквозь раздернутые шторы уже светило солнце.
«Мы всего два раза были с ним близки, – подумала она, глядя на человека, спавшего рядом. – А кажется, будто не разлучались никогда и он всегда знал меня, мою жизнь, и тело, и душу, мой свет, мою боль».
Она поднялась, пошла на кухню сварить кофе – и тут, увидев в коридоре два чемодана, вспомнила все: и свой обет, и молитву в церкви, вспомнила и о том, как сон, упрямо стремясь стать явью, теряет свое очарование, и о совершенном человеке, и о любви, сливающей воедино душу и тело. И о том, что между наслаждением и блаженством лежит пропасть.
Что ж, она могла бы и остаться: терять ей нечего, кроме еще одной иллюзии. «Время плакать, и время смеяться», вспомнила она.
Но ведь там же сказано: «Время обнимать, и время уклоняться от объятий». Она сварила кофе и, прикрыв дверь на кухню, вызвала по телефону такси. Собрала всю свою волю, забросившую ее в такую дальнюю даль, припала к источнику своей энергии, именуемой «светом», назвавшей ей точную дату отлета, оберегавшей ее, заставлявшей ее навсегда запомнить эту ночь. Оделась, взяла чемоданы, в глубине души надеясь, что Ральф проснется и попросит ее остаться.
Но он не проснулся. Покуда Мария, стоя возле дома, ждала такси, появилась цыганка с букетом цветов.
– Купите цветочков.
И Мария купила. Эти цветы возвещали пришествие осени, говорили, что лету – конец. Теперь в Женеве еще долго не будет столиков на открытых террасах кафе и ресторанов, из парков исчезнут гуляющие. Ладно. Она покидает этот город, потому что сделала свой выбор, так что жаловаться не на что.
До отлета оставалось четыре часа. В аэропорту Мария выпила еще чашку кофе и стала ждать, когда объявят посадку, все еще надеясь, что вот-вот появится Ральф: ведь вчера она успела сказать ему, в котором часу у нее рейс. Так всегда бывает в кино – в самый последний момент, когда женщина уже готова сесть в самолет, появляется в полном отчаянии мужчина и под иронично-сочувственными взглядами служащих авиакомпании хватает ее в охапку, целует и возвращает в свой мир. Появляется надпись «Конец», и зрители расходятся, пребывая в уверенности, что эта пара отныне и впредь будет неизменно счастлива.
«В кино никогда не показывают, что было дальше», в утешение самой себе произнесла она. А дальше – брак, кухня, дети, секс по обязанности, пусть даже и супружеской, но все более редкий, а вот и впервые найденная записка от любовницы, и желание закатить скандал, а потом – обещания, что это никогда больше не повторится, потом вторая записка (уже от другой женщины), и снова скандал и угроза развода, но на этот раз муж уже ничего не обещает с такой определенностью, а всего лишь говорит, что любит ее. Третья записка (от третьей женщины), а за ней обычно предпочитают промолчать, сделать вид, что ничего не происходит, ибо с мужа станется сказать теперь, что он ее больше не любит и она может уходить на все четыре стороны.
Ничего такого в кино не показывают. Фильм кончается раньше, чем начинается другой мир. Так что лучше не думать.
Мария прочла от корки до корки три журнала.
|
|