Сказать, что сэр Генри был в шоке, — значит не сказать ничего. На то, чтобы прийти в себя от впечатления, которое произвел на него столь эксцентричный способ ламы Кы-Ньям говорить “до свидания”, ему потребовалось никак не меньше четверти часа.
Остаток пути занял у полковника весь день до вечера. Тропа поднималась вверх очень круто, и почти через каждые сто футов пути старику приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть. Наконец, когда над долиной начали сгущаться сиреневые сумерки, полковник подошел к монастырской стене и постучал в низенькую дощатую дверь.

* * *
— С того самого дня я с головой погрузился в странную и во многом непонятную для европейца жизнь затерянного в неприступных диких горах тибетского монастыря, —продолжал свой рассказ полковник. — Все, что я видел там, скорее напоминало причудливый вымысел, чем реальность этого мира. Практики тибетских лам, их культура, образ жизни, их асолютное безразличие ко всему, что происходило в “большом мире”, полная изолированность их крохотного мирка, в котором ничто не менялось на протяжении веков — все это труднопостижимо для человека с западным складом мышления.
В монастыре жило не так уж мало людей, однако ни мужчин, ни женщин преклонного возраста полковник среди них не заметил. За ним же с первых дней его пребывания в обитель прочно закрепилось почтительное прозвище “Древний господин”. Много лет прошло с тех пор, как ламы в последний раз видели в этих краях кого-либо, кто выглядел бы таким же старым, как сэр Генри.
— А для некоторых из них то, что человек способен превратиться в этакую развалину, какую я тогда собой представлял, явилось подлинным открытием, — рассказывал полковник. — В течение первых двух недель я чувствовал себя как рыба, вынутая из воды. Я дивился всему что видел, и зачастую чуть ли не отказывался верить собственным глазам. Оказалось, что ночью я могу спокойно спать настоящим глубоким сном, а проснувшись поутру, я чувствовал себя бодрым и прекрасно отдохнувшим. С каждым днем силы мои прибывали, и очень скоро я стал пользоваться своей тростью только во время походов в горы.
— И вот в одно прекрасное утро, — продолжал полковник, — я испытал второе из двух самых больших в моей жизни потрясений. Первым был шок, вызванный сверхъестественным исчезновением ламы Кы. А вторым —вот что:
В тот день меня впервые допустили в хранилище древних манускриптов. В самом конце длинного зала я заметил большое зеркало — наверное, единственное в тех краях. А ведь я к тому времени не видел своего отражения в зеркале уже в течение многих месяцев. С любопытством я направился к нему. Представьте себе, каково же было мое удивление, когда я увидел в зеркале нечто совершенно невероятное и с точки зрения цивилизованного человека — попросту невозможное. Я смотрел на свое отражение в зеркале, но видел не себя, а человека, который был моложе меня по меньшей мере лет на пятнадцать! Столько лет я вопреки всему надеялся, что источник молодости действительно существует, и вот теперь видел перед собой вполне физическое подтверждение его реальности!
Радость и воодушевление, охватившие меня в тот момент, невозможно выразить словами. А в последовавшие за тем днем несколько месяцев мое состояние претерпело еще более драматические изменения. Я полностью сбросил со своих плеч груз старости. Теперь никто уже не называл меня “Древним господином”, и все ламы относились ко мне как к равному, что, честно говоря, весьма мне льстило.
На этом рассказ полковника был прерван. В дверь позвонили. Я с некоторой досадой открыл дверь. Это были мои друзья — муж с женой. Я всегда радовался возможности пообщаться с ними, но на этот раз их визит вызвал во мне чуть ли не раздражение. Однако я постарался ничем не выдать своих чувств и очень вежливо познакомил их с сэром Генри. Мы немного побеседовали, а затем полковник поднялся и произнес:
— Прошу простить меня, господа, однако я вынужден откланяться, поскольку сегодня вечером мне предстоит деловая встреча.
У самой двери он обернулся и сказал:
—Если вы не возражаете, Питер, я хотел бы пригласить вас отобедать со мной завтра. Обещаю, что в случае вашего согласия поведаю вам об “Оке возрождения” все то, что не успел рассказать сегодня.
Мы договорились о месте и времени встречи, и полковник отбыл. Когда я вернулся в гостинную, жена моего друга поинтересовалась:
— Сколько лет вашему приятелю, Пит? Он очарователен, однако так молод, что вряд ли может быть офицером в отставке. Тем более полковником...
— А вы как думаете — сколько ему лет?
— Ну, по виду ему никак не дашь и сорока. Хотя... из нашей с ним беседы я бы заключила, что ему не может быть меньше, чем сорок.
— Не меньше, это точно, — уклончиво согласился я и перевел разговор на другую тему.
Мне не хотелось повторять невероятную историю об “Оке возрождения”, по крайней мере до тех пор, пока полковник не рассказал мне ее всю до конца.