III

Было раннее утро: Авраам встал с зарею, обнял Сарру, молодую мать, а Сарра облобызала Исаака, свою радость на вечные времена. И Авраам задумчиво двинулся в путь, размышляя об Агари с сыном, выгнанных им в пустыню.

Затем наступил тихий вечер, когда Авраам выехал один и направился к горе Мориа. Там он пал на лицо свое и молил Бога отпустить ему грех его, простить ему, что он захотел принести Исаака в жертву, что он, отец, забыл долг свой по отношению к сыну. И часто потом совершал он этот одинокий путь свой, но не находил покоя. Он не мог понять, что не грешно захотеть принести Богу в жертву самое лучшее свое достояние, то, ради чего он сам не раз готов был пожертвовать жизнью. А если это был грех, если он не любил так Исаака, то он не мог постичь, что такой грех мог быть отпущен, ибо какой грех был бы ужаснее этого?

Когда ребенка приходится отлучать от груди,, мать сама тоскует, что их взаимная тесная связь порывается, что дитя, которое лежало у нее под сердцем, потом покоилось у нее на груди, впредь уже не будет так близко к ней. И оба печалятся вместе недолгое время. Благо тому, кто сохранил близость к детям и не имел нужды печалиться больше!

IV

Было раннее утро, и все было готово в шатре Авраама к отъезду. Он простился с Саррой, и Элиззер, верный слуга его, проводил его часть пути, после чего вернулся обратно. Дружно ехали они вместе, Авраам с Исааком, пока не достигли горы Мориа. Тут Авраам все приготовил для жертвоприношения со спокойным и кротким видом, но когда он отвернулся и взялся за нож, Исаак увидел, что левая рука отца судорожно сжалась в отчаянии, и по телу его пробежала дрожь... И все-таки Авраам занес нож . . .

Они снова вернулись домой, Сарра выбежала им навстречу, но Исаак утратил веру. Ни слова не было сказано об этом, и сам Исаак никогда ни одним словом не обмолвился ни одному человеку о том, что он видел, и Авраам не подозревал, что кто-нибудь видел это.

* * *

Когда наступает пора отнять дитя от груди, мать имеет под рукою питательную пищу, чтоб дитя не погибло. Благо тому, у кого под рукою более питательная пища!

* * *

Так на всякие лады представлял себе это событие человек, о котором мы говорим. И каждый раз, как после такого воображаемого путешествия на гору Мориа, он возвращался к себе, он изнемогал от усталости складывал руки и говорил: " Не было на свете человека подобного по величию Аврааму, и кто же в состоянии постичь



СЛАВОСЛОВИЕ АВРААМУ

Если бы душа человека не освещалась вечным светом сознания, если бы в основе всего скрывалось дикое брожение сил, которые бы, извиваясь в судорогах темных страстей, производили все - и великое, и ничтожное, если бы подо всем таилась бездонная, ничем не насыщенная пустота; чем была бы тогда жизнь человеческая, как не сплошным отчаянием? Если бы дело было так, если бы человечество не связывалось воедино никакими священными узами, если бы поколения сменялись одно за другим в мире, как одна листва сменяет другую в лесу, если бы один род чередовался другим, как чередуется пение птиц в лесу, если бы поколения проходили по свету, как корабли по морю, не оставляя следов, как ветер проносится в пустыне, бессмысленным и бесплодным делом, если бы вечное забвение, всегда голодное, стерегло свою добычу, и не было бы в мире силы, способной вырвать ее у забвения; - как была бы тогда пуста и безутешна жизнь! Но поэтому и не бывает так на самом деле, и Господь, сотворивший мужчину и женщину, сотворил также героя и поэта. Последний не может совершать ничего такого, что совершает первый, он может лишь восторгаться героем, радоваться за него, любить его. Однако и он счастлив не меньше героя: герой - как бы его лучшее " я " , в которое он влюблен, радуясь, что это все-таки не он сам и что любовь, таким образом, может вылиться в форме восхищения. Вот почему ни один великий человек не предается забвению, а если случается это, если облако недоразумения и заволакивает образ героя надолго, то все-таки его любимец и поклонник рано или поздно явится и привяжется к герою тем сильнее, чем дольше длилось забвение.

Да! Ни один великий человек не будет забыт, но каждый бывает велик по-своему, и каждый - соответственно величию того, что он любил. Тот, кто любил себя самого, стал великим сам по себе; кто любил других людей, стал велик своей преданностью, но тот, кто любил Бога, будет превознесен выше всех. Каждый будет жить в памяти, но каждый будет превознесен соответственно своему чаянию. Один становится великим, ожидая возможного, другой - чая вечного. Но кто чает невозможного, становится выше всех. Каждый будет жить в памяти, но величие каждого соответствует величию того, с чем или с кем боролся. Кто борется с миром, становится велик победою -своею над миром; кто борется с самим собою, становится еще более велик победою над самим собой; тот же, кто борется с Богом, становится превыше всех. И всегда так было в мире: человек боролся с человеком, один с тысячами, но тот, кто боролся с Богом, становился выше всех. И так велась борьба на земле: были и побеждавшие все своею силой, были и такие, которые побеждали Бога своим бессилием.