| Авторы: |
Бородин Ф Ю |
О схолиях Бахтина к Розанову
Ф.Ю.Бородин
О схолиях Бахтина к Розанову
Начало сравнения творчества двух мыслителей положила Анна Лиза Кроун, заявившая в своей книге "Rozanov and the End of Literature" (1978), что концепция диалога Бахтина "великолепно подходит" (extremely useful) для анализа творчества Розанова. Чуть позже С.С. Аверинцев подметил влияние идей Розанова на бахтинскую интерпретацию ветхозаветного мировоззрения в примечаниях к работе, озаглавленной публикатором "Автор и герой в эстетической деятельности". Наконец, о пиетете, с которым относился к Розанову Бахтин, сравнительно недавно написал Владимир Турбин (Турбин В. Розанов // Смена 1990, N 11). Обструкция трудов Розанова в Советском Союзе произвела на свет прямо-таки карнавальную ситуацию, когда схолиаст (дословно - автор заметок на полях), обычно являвшийся анонимом в средневековье, повсеместно известен, а вдохновитель многих его интуиций (именно в этом своем качестве) до сих пор остается в тени.
Необходимо в связи с этим восстановить скрытые отсылки к Розанову в книгах Бахтина, равно и как показать определенное влияние, которое оказал на его творчество Розанов. Сложность вышеназванной задачи состоит в том, что мировоззрение Розанова до сих пор является загадкой для философов. С одной стороны, применяя понятийный аппарат Бахтина к творчеству Розанова, можно квалифицировать письмо Розанова как диалогическую афористику. Событийный контекст Розанов "втискивает" в предельно сжатые лаконичные формулировки, одновременно иронически-провокационно корректируя этот контекст. Афоризм Розанова представляет собой диалогический контрапункт внелитературного контекста и квазиантитезы ему автора. Последняя организована не как суждение - логический вывод, а по законам карнавального мироощущения.
С другой стороны, тезис Розанова о религиозном характере человеческого бытия позволяет рельефно очертить генезис карнавальных форм из форм почитания, из святого, то есть восполняет некоторую недоговоренность концепции карнавальной культуры. Сам Бахтин писал о том, что смеховые обрядно-зрелищные формы средневековья "связаны с христианской литургией отдаленным генетическим родством" (Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. 2-е изд. М., 1990. С. 11).
Понимание молитвы, поклонения как основы религиозной жизни, составляет связующее звено между "теплым" христианством и концепцией "карнавальной культуры" М.М.Бахтина, оно объясняет генезис карнавальных форм из форм почитания. Игровая составляющая карнавальных форм проникает в практику почитания из-за недостижимости, трансцендентности ее целей. Так появляется возможность думать о Божественном "как если бы" оно существовало. Эксцентричность карнавального мировоззрения вызвана зависимостью Божественного от воли "самовластного" молитвенника и напрямую связана с ней, что подчеркивает антропоцентрические мотивы в основаниях карнавала.
--------------------------------------------------------------------------------
О схолиях Бахтина к Розанову
Начало сравнения творчества двух мыслителей положила Анна Лиза Кроун, заявившая в своей книге "Rozanov and the End of Literature" (1978), что концепция диалога Бахтина "великолепно подходит" (extremely useful) для анализа творчества Розанова. Чуть позже С.С. Аверинцев подметил влияние идей Розанова на бахтинскую интерпретацию ветхозаветного мировоззрения в примечаниях к работе, озаглавленной публикатором "Автор и герой в эстетической деятельности". Наконец, о пиетете, с которым относился к Розанову Бахтин, сравнительно недавно написал Владимир Турбин (Турбин В. Розанов // Смена 1990, N 11). Обструкция трудов Розанова в Советском Союзе произвела на свет прямо-таки карнавальную ситуацию, когда схолиаст (дословно - автор заметок на полях), обычно являвшийся анонимом в средневековье, повсеместно известен, а вдохновитель многих его интуиций (именно в этом своем качестве) до сих пор остается в тени.
Необходимо в связи с этим восстановить скрытые отсылки к Розанову в книгах Бахтина, равно и как показать определенное влияние, которое оказал на его творчество Розанов. Сложность вышеназванной задачи состоит в том, что мировоззрение Розанова до сих пор является загадкой для философов. С одной стороны, применяя понятийный аппарат Бахтина к творчеству Розанова, можно квалифицировать письмо Розанова как диалогическую афористику. Событийный контекст Розанов "втискивает" в предельно сжатые лаконичные формулировки, одновременно иронически-провокационно корректируя этот контекст. Афоризм Розанова представляет собой диалогический контрапункт внелитературного контекста и квазиантитезы ему автора. Последняя организована не как суждение - логический вывод, а по законам карнавального мироощущения.
С другой стороны, тезис Розанова о религиозном характере человеческого бытия позволяет рельефно очертить генезис карнавальных форм из форм почитания, из святого, то есть восполняет некоторую недоговоренность концепции карнавальной культуры. Сам Бахтин писал о том, что смеховые обрядно-зрелищные формы средневековья "связаны с христианской литургией отдаленным генетическим родством" (Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. 2-е изд. М., 1990. С. 11).
Понимание молитвы, поклонения как основы религиозной жизни, составляет связующее звено между "теплым" христианством и концепцией "карнавальной культуры" М.М.Бахтина, оно объясняет генезис карнавальных форм из форм почитания. Игровая составляющая карнавальных форм проникает в практику почитания из-за недостижимости, трансцендентности ее целей. Так появляется возможность думать о Божественном "как если бы" оно существовало. Эксцентричность карнавального мировоззрения вызвана зависимостью Божественного от воли "самовластного" молитвенника и напрямую связана с ней, что подчеркивает антропоцентрические мотивы в основаниях карнавала.
--------------------------------------------------------------------------------
|
|