Библиотека >> По ту сторону добра и зла.
Скачать 165.74 Кбайт По ту сторону добра и зла.
Нечто
может быть истинным, хотя бы оно было в высшей
степени вредным и опасным: быть может, даже одно
из основных свойств существования заключается в
том, что полное его познание влечет за собою
гибель, так что сила ума измеряется, пожалуй, той
дозой «истины», какую он может еще вынести,
говоря точнее, тем — насколько истина должна
быть для него разжижена, занавешена,
подслащена, притуплена, искажена. Но не подлежит
никакому сомнению, что для открытия известных частей
истины злые и несчастные находятся в более
благоприятных условиях и имеют большую
вероятность на успех; не говоря уже о злых,
которые счастливы, — вид людей, замалчиваемый
моралистами. Быть может, твердость и хитрость
служат более благоприятными условиями для
возникновения сильного, независимого ума и
философа, чем то кроткое, тонкое, уступчивое,
верхоглядное благонравие, которое ценят в
ученом, и ценят по справедливости. Предполагаю,
конечно, прежде всего, что понятие «философ» не
будет ограничено одним приложением его к
философу, пишущему книги или даже излагающему в
книгах свою философию! — Последнюю черту к
портрету свободомыслящего философа добавляет
Стендаль, и я не могу не подчеркнуть ее ради
немецкого вкуса — ибо она противна
немецкому вкусу. «Pour etre bon philosophe, — говорит этот
последний великий психолог, — il faut etre sec, clair, sans
illusion. Un banquier, qui a fait fortune, a une partie du caractere requis pour faire des
decouvertes en philosophie, c'est-a-dire pour voir clair dans ce qui est».
40 Всё глубокое любит маску; самые глубокие вещи
питают даже ненависть к образу и подобию. Не
должна ли только противоположность быть
истинной маской, в которую облекается
стыдливость некоего божества? Достойный
внимания вопрос, — и было бы удивительно, если бы
какой-нибудь мистик уже не отважился втайне на
что-либо подобное. Бывают события такого нежного
свойства, что их полезно засыпать грубостью и
делать неузнаваемыми; бывают деяния любви и
непомерного великодушия, после которых ничего не
может быть лучше, как взять палку и отколотить
очевидца: это омрачит его намять. Иные умеют
омрачать и мучить собственную память, чтобы
мстить, по крайней мере, хоть этому единственному
свидетелю: стыдливость изобретательна. Не самые
дурные те вещи, которых мы больше всего стыдимся:
не одно только коварство скрывается под маской —
в хитрости бывает так много доброты. Я мог бы себе
представить, что человек, которому было бы нужно
скрыть что-нибудь драгоценное и легкоуязвимое,
прокатился бы по жизненному пути грубо и кругло,
как старая, зелёная, тяжело окованная винная
бочка: утончённость его стыдливости требует
этого. Человек, обладающий глубиной стыдливости,
встречает также веления судьбы своей и свои
деликатные решения на таких путях, которых
немногие когда-либо достигают и о существовании
которых не должны знать ближние его и самые
искренние друзья его: опасность, грозящая его
жизни, прячется от их взоров так же, как и вновь
завоеванная безопасность жизни. Такой скрытник,
инстинктивно пользующийся речью для умолчания и
замалчивания и неистощимый в способах уклонения
от сообщительности, хочет того и
способствует тому, чтобы в сердцах и головах его
друзей маячил не его образ, а его маска; если же,
положим, он не хочет этого, то всё же однажды
глаза его раскроются и он увидит, что там всё-таки
есть его маска — и что это хорошо. Всякий
глубокий ум нуждается в маске, — более того,
вокруг всякого глубокого ума постепенно
вырастает маска, благодаря всегда фальшивому,
именно, плоскому толкованию каждого его
слова, каждого шага, каждого подаваемого им
признака жизни. — 41 Нужно дать самому себе доказательства своего предназначения к независимости и к повелеванию; и нужно сделать это своевременно. Не должно уклоняться от самоиспытаний, хотя они, пожалуй, являются самой опасной игрой, какую только можно вести, и в конце концов только испытаниями, которые будут свидетельствовать перед нами самими и ни перед каким иным судьёю. Не привязываться к личности, хотя бы и к самой любимой, — каждая личность есть тюрьма, а также угол. Не привязываться к отечеству, хотя бы и к самому страждущему и нуждающемуся в помощи, — легче уж отвратить своё сердце от отечества победоносного. Не прилепляться к состраданию, хотя бы оно и относилось к высшим людям, исключительные мучения и беспомощность которых мы увидели случайно. Не привязываться к науке, хотя бы она влекла к себе человека драгоценнейшими и, по-видимому, для нас сбережёнными находками. Не привязываться к собственному освобождению, к этим отрадным далям и неведомым странам птицы, которая взмывает всё выше и выше, чтобы всё больше и больше видеть под собою, — опасность летающего. | ||
|