Несколько столетий спустя праправнук креола женился на праправнучке арагонца. Каждый раз, когда очередное сумасбродство мужа выводило Урсулу из себя, она перескакивала одним махом через триста лет, наполненных разными событиями, и принималась проклинать тот час, в который Фрэнсис Дрейк осадил Риоачу. Впрочем, делала она это, просто чтобы отвести душу, на самом деле ее всю жизнь связывали с мужем узы более прочные, чем любовь: общие угрызения совести. Урсула и ее муж были двоюродными братом и сестрой. Они выросли вместе в старом селении, которое благодаря трудолюбию и добронравию их предков превратилось в одно из лучших селений провинции. Хотя брак между ними можно было предсказать, как только они появились на свет, тем не менее, когда молодые люди выразили желание пожениться, родители запротестовали. Они боялись, что здоровые отпрыски двух родов, скрещивавшихся в течение столетий, могут осрамиться и произвести на свет игуан. Один такой страшный случай уже был. Тетка Урсулы вышла замуж за дядю Хосе Аркадио Буэндиа и родила сына; всю свою жизнь он носил вместо узких брюк шаровары и умер от потери крови, после того как прожил на свете сорок два года в состоянии полнейшего целомудрия, ибо родился и рос с хвостом – хрящеватым крючком с кисточкой на конце. Настоящим поросячьим хвостиком, который он не позволил увидеть ни одной женщине и который стоил ему в конце концов жизни, когда приятель-мясник по его просьбе отрубил эту закорючку топором для разделки туш. Хосе Аркадио Буэндиа, со своей беспечностью своих девятнадцати лет, положил конец спорам одной-единственной фразой: «А по мне, пусть хоть поросята родятся, лишь бы они говорить умели». И свадьбу сыграли, гулянье с музыкой и пальбой продолжалось три дня. И жили бы молодые после этого счастливо, не запугай мать Урсулы свою дочку разными мрачными пророчествами насчет будущего потомства, да так, что Урсула наотрез отказалась завершить бракосочетание тем, чем должно. Опасаясь, что муж – человек могучий и с характером – возьмет ее сонную силой, она, прежде чем лечь в постель, надевала нечто вроде панталон, которые мать соорудила ей из толстой парусины. Панталоны были укреплены целой системой перекрещивающихся ремешков, застегнутых спереди массивной железной пряжкой. Так супруги прожили много месяцев. Днем он обихаживал своих бойцовых петухов, а она вышивала на пяльцах вместе со своей матушкой. Ночь молодые проводили в томительной и жестокой борьбе, которая стала постепенно заменять им любовные утехи. Но тут догадливые соседи учуяли неладное, и по деревне пошел слух, что Урсула после года замужества все еще остается девственницей по вине своего мужа. Последним узнал об этом сам Хосе Аркадио Буэндиа.

– Слышишь, Урсула, что в народе говорят, – спокойно сказал он жене.

– Пусть болтают, – ответила она. – Ведь мы-то знаем, что это неправда.

И таким образом жизнь их шла по-прежнему еще полгода, до того злосчастного воскресного дня, когда петух Хосе Аркадио Буэндиа одержал победу над петухом Пруденсио Агиляра. Взбешенный проигрышем и возбужденный видом крови, Пруденсио Агиляр нарочно отошел подальше от Хосе Аркадио Буэндиа, чтобы все, кто находился в помещении, услышали его слова.

– Поздравляю тебя, – крикнул он. – Может, этот петух осчастливит наконец твою жену. Поглядим!

Хосе Аркадио Буэндиа с невозмутимым видом поднял с земли своего петуха. «Я сейчас приду», – сказал он, обращаясь ко всем. Потом повернулся к Пруденсио Агиляру:

– А ты иди домой и возьми оружие, я собираюсь тебя убить.

Через десять минут он возвратился с толстым копьем, принадлежавшим еще его деду. В дверях сарая для петушиных боев, где собралось почти полселения, стоял Пруденсио Агиляр. Он не успел защититься. Копье Хосе Аркадио Буэндиа, брошенное с чудовищной силой и с той безукоризненной меткостью, благодаря которой первый Аурелиано Буэндиа в свое время истребил всех ягуаров в округе, пронзило ему горло. Ночью, когда в сарае для петушиных боев родные бодрствовали у гроба покойника, Хосе Аркадио Буэндиа вошел в спальню и увидел, что жена его надевает свои панталоны целомудрия. Потрясая копьем, он приказал: «Сними это». Урсула не стала испытывать решимость мужа. «Если что случится, отвечаешь ты», – предупредила она. Хосе Аркадио Буэндиа вонзил копье в земляной пол.

– Коли тебе суждено родить игуан, что ж, станем растить игуан, – сказал он. – Но в этой деревне никто больше не будет убит по твоей вине.

Была прекрасная июньская ночь, лунная и прохладная. Они не спали, и до самого рассвета сотрясалась кровать, безразличные к ветру, который пролетал через спальню, нагруженный причитаниями родичей Пруденсио Агиляра.

В народе это событие истолковали как поединок чести, но в душах обоих супругов остались угрызения совести. Однажды ночью Урсуле не спалось, она вышла попить воды и во дворе около большого глиняного кувшина увидела Пруденсио Агиляра. Смертельно бледный и очень печальный, он пытался заткнуть куском пакли кровавую рану в горле. При виде мертвеца Урсула почувствовала не страх, а жалость. Она вернулась в комнату, чтобы рассказать мужу о случившемся, но тот не придал ее словам никакого значения.