Даже если она возвращалась по той же дороге, она сомневалась иногда в своей памяти, особенно в тех случаях, когда плохо чувствовала себя по какой нибудь другой причине, и лежала по ночам без сна, размышляя, не пройти ли ей этот путь снова, чтобы вполне убедиться, что веревка не запуталась.
Немало времени отнимала у нее и проблема дверных ручек. Она могла позволить себе поворачивать дверные ручки только в северном или западном направлениях, и если комната выходила не в ту сторону, она в нее не входила, пока дверь не оказывалась открытой. Эта фобия переменилась, когда она влюбилась в Джозайю Толли: у нее возникло тогда стремление поворачивать все дверные ручки, какие она могла найти. Она была одержима идеей, будто каждый раз, когда ей случалось повернуть ручку, она передавала Джозайе "любовную силу", делавшую их отношения более прочными.
Это вызывало, однако, новую трудность, потому что при каждом прикосновении к дверной ручке она испытывала теперь ощущение, будто руки ее полны микробов; единственное средство против них состояло в том, чтобы мыть и вытирать руки четыре раза подряд. Далее, после такой очистительной процедуры она нередко сомневалась в правильности счета и тогда приходилось повторять все заново. Если она этого не делала, сомнения могли мучить ее часами и становились наконец невыносимыми. Она бурно ревновала к Джозайе и была одержима идеей, будто любое упущение в "обязательном" для нее образе действий может привести к тому, что он бросит ее ради другой девушки. Часто она представляла себе, лежа в постели, как он совершает половой акт с другой женщиной, и не могла отделаться от этого возбуждающего и мучительного видения.
Когда все шло хорошо, ее состояние улучшалось. Но как только дела расстраивались или возникали какие нибудь заботы в связи с изменением привычного хода дел, даже в таких мелочах, как поездки домой на уикенд, ее сомнения тотчас же усиливались, и, сверх того, можно было ожидать приступа астмы. В такие периоды она ни на что не могла решиться, и ей требовалось иногда несколько часов, чтобы одеться для двадцатимильной поездки в Олимпию.
Это вовсе не значит, что Энн была не умна. Она слишком ясно понимала, насколько неразумны были ее фобии и навязчивые мысли. Ее Эго боролось с ними изо всех сил, но это ни к чему не вело. Для нее становилось проблемой есть, спать и сосредоточиваться на занятиях; лишь давая волю своим навязчивым идеям, она могла справляться с этими делами.
Такие неврозы навязчивости излечиваются с большим трудом: но после нескольких недель лечения доктор Трис сумел в какой то мере облегчить ее жизнь, так что ее занятия пошли лучше. Она доверилась ему настолько, что ей уже не приходилось проверять и повторять свои шаги. У нее было ощущение, что если она придет домой не тем путем или забудет наступить на расщелину между плитами, то вместо нее об этом как то позаботится врач. Она сказала ему: "Мне кажется, будто вы сами все это уладите, договорившись с какой то силой, угрожающей наказать меня за неточное исполнение моих ритуалов, и тогда я могу уснуть, уже не беспокоясь об этом".
В основе всех неприятностей Энн, включая астму, было яростное раздражение против матери и некое смешанное чувство к отцу, которого она нежно любила, но в то же время презирала за недостаток самоуверенности. Несмотря на свою устрашающую должность начальника полиции, он не был хозяином у себя дома и во всем полагался на жену, предоставляя ей даже решение служебных дел. Раздражение и презрение Энн по этому поводу вместе с тремя "абсолютными идеями", рассмотренными в предыдущем параграфе, были важными факторами ее болезни; когда она их полностью осознала и тщательно разобрала, ей стало лучше. Вера во "всесилие мысли" проявлялась у нее в ощущении, будто она может влиять на своего возлюбленного и усиливать их любовь, манипулируя дверными ручками; вера в "неотразимость ее очарования" проявлялась искаженным образом в ее желании, чтобы все женщины на свете умерли и все мужчины достались бы ей. В основном симптомы ее были связаны с интенсивным желанием причинить смерть, направленным против собственного пола.
Желание смерти какому нибудь человеку тяжело воспринимается людьми с чувствительной совестью, расстраивая их точно так же, как многих людей викторианской эпохи расстраивали их половые желания. Если такие желания сильны и сильно подавлены, они вызывают постоянное возбуждение, стремясь выразиться и получить удовлетворение; иногда они вызывают симптомы, оказывающиеся вне контроля Эго, поскольку Эго изгнало причиняющие их напряжения. Желание смерти можно уподобить вынашивавшим убийственные планы нигилистам, изгнанным русским царем из своей империи. Покинув страну, они оказывались вне его власти и тем самым были в состоянии беспрепятственно заниматься своим делом, но дело это могло проявляться лишь косвенным образом. Так как подсознание находится вне пределов досягаемости сознательного Эго, желания, изгнанные в нижние этажи, выходят из под контроля Эго, и когда они причиняют хлопоты, Эго мало что может сделать, пока они не вернутся на свет.
Навязчивые комплексы вроде мытья рук, фобии вроде страха микробов и разные виды одержимости вроде самоистязания ревностью встречаются обычно все вместе.