Велика ли тут ваша заслуга?
Аббат. Потому я и благословляю провидение.
Дидро. И вы правы, аббат. Я как неверующий лишен этой
удачи... Но, простите меня... Простите мне мои вопросы...
Вы знаете, я очень несдержан и говорю все, что приходит
мне в голову.
Аббат. Что касается меня, то я живу вдали от всяких
споров. Я работаю и общаюсь больше с мудрецами Афин, и
Рима, и даже Палестины, чем с моими современниками.
Дидро. Работать... Да! Вот наш жребий и паше назначение
здесь, на земле. Стараться оставить после себя больше
знаний и счастья, чем их было раньше, улучшать и умножать
полученное нами наследство — вот над чем мы должны
трудиться! И добавлю: надо делать возможно больше добра и
избавлять возможно большее число людей, всех, встреченных
на нашем жизненном пути, от страданий. Прежде всего надо
быть добрым. Труд и доброта — вот мои единственные
догматы веры, аббат. Остальное? Мне нет дела, мне нет
никакого дела до всего бесконечного, так же как и
Гольбаху. Когда и кем был создан мир? Где мы будем после
нашей смерти? Что будет с нами? Все эти вопросы которым
вы придаете такое большое значение, нисколько не мешают
мне спать. И никому вот уже сотни и тысячи веков не
только не удалось их решить, по даже хоть немного
уяснить. Итак! Бог душа, загробная жизнь — я верю и не
верю в это. Я отбрасываю эти вопросы, я живу этой жизнью
и вместе со Спинозой считаю, что всякое размышление о
потустороннем и о смерти — бесполезное, тщетное и
унизительное занятие.
Аббат. О, мой бедный Дидро! Как мы с вами не сходимся.
Наоборот, разве истинная мудрость не есть вечное
размышление о смерти, как поучительно доказал это нам
Бурдалу?
Дидро. Да благословит его бог! Что касается меня, то мой
взгляд недостаточно остер и зорок, и я ограничиваюсь
настоящим, тем, что я есть, и тем, что я вижу; и оттого,
что я не узнаю, что думать о существовании верховного
существа и о бессмертии души, я испытывал огорчение не
больше, чем от того, что у меня нет двух голов, трех рук
или четырех ног. Я беру жизнь как она есть, стараясь
прожить ее настолько честно, скромно а приятно, насколько
это мне под силу. И если позднее,— во что, признаться, я
не верю,— мне суждено по ту сторону Стикса встретить
некоего судью, то я полагаюсь на его мудрость и
милосердие. Он не накажет меня за незнание, за мое
смирение, а также за мою смелость. Иначе я имел бы право
сказать ему: “Господи, ты должен был выражаться яснее.
Виновен ли я, если не умею отгадывать загадок? Мог ли я
думать, что для продвижения в том мраке, куда ты меня
погрузил, я должен был с самого начала потушить мой
tnm`p|, мой светоч, мой маленький огарок, этот бедный,
слабый разум, которым ты же меня и одарил?”


--------------------------------------------------------------------------------