Когда я уходил спать, он обычно был здесь – сидел и практиковал; и когда я просыпался утром, он уже бодрствовал, вновь сидя и практикуя, переполняясь благословением и силой. Как только я открывал глаза и смотрел на него, я обычно наполнялся теплотой и счастьем. Вокруг него был как бы ореол мира.

Когда я становился старше, Джамьянг Кхьенце часто делал меня председательствующим на церемониях, тогда как он сам выполнял роль ведущего ритуал. Я был свидетелем всех учений и посвящений, которые он давал другим; но то, что я вспоминаю сейчас, это скорее не детали, а атмосфера. Для меня он являлся Буддой, по поводу чего в моем уме не возникало никаких вопросов. И все остальные также опознавали это. Когда он давал посвящения, его ученики настолько благоговели перед ним, что едва ли могли взглянуть в его лицо. Некоторые обычно видели его в форме его предшественника или в форме различных будд и бодхисаттв. Все называли его Ринпоче, "Драгоценный", что является титулом, который дается мастеру, и когда он присутствовал, то ни к одному другому учителю таким образом не обращались. Его присутствие было настолько впечатляюще, что многие трогательно называли его "Изначальным Буддой".

Если бы я не встретил своего учителя Джамьянга Кхьенце, я знаю, что тогда стал бы полностью другим человеком. Своей теплотой, мудростью и состраданием он воплощал в себе священную истину учений и таким образом делал их практичными и созвучными с жизнью. Каждый раз, когда я делюсь той атмосферой моего мастера с другими, они могут испытывать то же самое глубокое чувство, которое возникало во мне. Что пробудил во мне Джамьянг Кхьенце? Непоколебимую уверенность в учениях и убеждение в центральной и основополагающей важности учителя. Какое бы понимание я ни имел, я знаю, что обязан в этом своему учителю. Это то, чего мне никогда ему не возместить, но я могу передать это другим.

В Тибете на протяжении всей своей юности я видел, как Джамьянг Кхьенце часто излучал свою любовь и добросердечность в общине, особенно когда он сопровождал умирающего и умершего. Лама в Тибете являлся не только духовным учителем, но также мудрым человеком, терапевтом, приходским священнослужителем, врачом и духовным целителем, который помогает больным и умирающим. Позднее мною были изучены специальные приемы из учений, связанных с Тибетской Книгой Мертвых для сопровождения умирающих и умерших. Но величайший из всех уроков, которые я изучил о смерти и жизни, пришел из наблюдения мною того, как учитель сопровождал умирающих людей – с беспредельным состраданием, мудростью и пониманием.

Я молюсь о том, чтобы эта книга передала миру хоть что-то из его великой мудрости и сострадания, благодаря чему вы также сможете войти в присутствие его мудрого ума и обрести с ним живую связь.




>


--------------------------------------------------------------------------------


Глава I
В ЗЕРКАЛЕ СМЕРТИ


Впервые я встретился со смертью приблизительно в семилетнем возрасте, когда мы готовились ехать из восточных предгорий в Центральный Тибет. Одним из личных служителей моего мастера был Самтен, замечательный монах, относившийся с добротой ко мне в течение моего детства. Его ясное, круглое, даже пухлощекое лицо, всегда готовое расплыться в улыбке, говорило о добродушии его натуры, благодаря которой он был всеобщим любимцем в монастыре. Мой учитель ежедневно учил и проводил посвящения, руководил занятиями и ритуалами. Под вечер я обычно собирал моих друзей и разыгрывал перед ними сценки, изображая происходящее утром. Самтен всегда позволял мне брать для этого одежды, которые мой мастер надевал утром. Он ни разу не отказал мне.

Вдруг Самтен заболел, и стало ясно, что он не выживет. Нам пришлось отложить отъезд. Следующие две недели я никогда не забуду. Удушливое зловоние смерти повисло над всем, как облако, и всякий раз, когда я думаю о том времени, этот запах возвращается ко мне. Весь монастырь был насыщен интенсивным ощущением присутствия смерти. Хотя это совсем не было мрачным или страшным: в присутствии моего мастера смерть Самтена приобрела особое значение. Для всех нас она стала учением.

Самтен лежал на постели у окна, в маленьком храме, в жилище моего мастера. Я знал, что он умирает. Время от времени я входил туда и сидел с ним. Он не мог говорить, и меня поражала перемена в его со впалыми щеками лице, которое стало измученным. Я понимал, что он покинет нас и мы больше никогда его не увидим. Становилось печально и одиноко.

Смерть Самтена была нелегкой. Звук его затрудненного дыхания преследовал нас повсюду, от его тела исходил запах разложения. В монастыре стояла такая ошеломляющая тишина, что слышалось только это дыхание. Все сосредоточилось на Самтене. И хотя это длительное умирание сопровождалось такими страданиями, в самом Самтене были покой и внутренняя уверенность. Только потом я понял, откуда это исходит: от его веры, его обучения и присутствия нашего мастера. Мне было печально, но я знал, что, раз наш мастер здесь, все будет хорошо, потому что он сможет помочь Самтену достичь освобождения.