Исходя из теории Мелани Клейн, Отто Кернберг в чрезвычайно систематизированном виде развивает ту ветвь на дереве психоаналитического познания, которая способствует пониманию тяжелых личностных расстройств и имеет далеко идущее значение для их лечения. Книги Кернберга получили широкую известность еще и потому, что зачастую, читая описанные в них случаи расстройств, мы узнаем самих себя: в чувстве опустошенности и бессмысленности, в депрессиях и печали, в зависимости от других, в слишком завышенных идеалах и связанной с этим опасностью еще большей замкнутости. Косвенным образом книги Кернберга могут оказаться полезными для понимания нормальной психической деятельности и ее легких расстройств, а также тезисов Фрейда о сексуальности и агрессивности. В последнее время в работах Кернберга наметилась дальнейшая дифференциация, позволяющая, например, деструктивную агрессию в любви извращенных личностей отличать от некоторой доли агрессивности в любви нормальных людей. Ответвление на ветви теории отношений Кернберга — выводы Джеймса Мастерсона о психотерапии пограничных больных (Masterson, 1980), тезисы Ваника Д. Волкана о психоанализе ранней теории отношений (1975) и клинический обзор пограничного синдрома Кристы Роде-Дахсер (Rohde-Dachser, 1979), который особенно полезен в повседневном лечении таких больных.

6.7. Гейнц Когут:
психология самости

Не должна быть забыта и еще одна бурно развившаяся в 70-е годы ветвь нашего дерева, а именно, предложенная Гейнцем Когутом «психология самости». Как и все вышеназванные продолжатели Фрейда, Когут был вынужден эмигрировать; больше всего его интересовало связанное с бессознательными психическими процессами чувство самооценки, а также идеал, который мы формируем самостоятельно, с помощью родителей и окружающего мира. Самолюбие, которое называют «нарциссическим», глубоко поражает Я: все мы так или иначе его знали, независимо оттого, с какими препятствиями столкнулись в процессе дальнейшего развития. Нарциссическое самолюбие играет по Когуту настолько важную роль в нашей психической деятельности, что Я и его судьба вполне заслуживают особого рассмотрения. Если в первой своей книге (Kohut, 1971) Когут в основном занимался вопросами лечения нарциссических пациентов, то в следующей книге (1977) он расширил свою теорию до психологии самости, обратившись при этом к трагическим сторонам человеческого существования: причинение человеку ущерба, резко меняющего жизнь,—бесчувственными родителями, непонятливыми партнерами или жестокими ударами судьбы (вплоть до заключения в концентрационный лагерь), жертвами которых он оказался. В теории Когута, как и в венгерской школе от Ференци до Балинта, вновь оживает старая теория травмы, восходящая к началу психоанализа. Следуя ей, в пациенте видят прежде всего жертву, с которой судьба обошлась сурово. Поэтому необходимо создать атмосферу, позволяющую ему обрести былое доверие и, заново пережив травму, преодолеть ее.
Не замеченные большинством психоаналитиков зеленые ростки на ветви теории Когута связаны в США с именами Эрнеста С. Вольфа, Пола и Анны Орнстейн и Йозефа Д. Лихтенберга, от которых возникли ответвления в ФРГ, ухоженные и взращенные Лоттой Келер в Мюнхене, Кристель Шеттель в Гисене и Гейнцем Вальтером в Констанце (Lichtenberg, 1987; Wolff, 1988).
В этой связи можно назвать и книги Алисы Миллер, поскольку на нее оказала сильное воздействие не только теория Уиннекота об «истинном Я» и «ложном Я», но и концепция развития личности Гейнца Когута. Алиса Миллер пренебрегает инстинктивной стороной личности в гораздо большой степени, чем Когут, хотя при чтении его книг может возникнуть сходное впечатление. Как сообщил мне сам Когут, речь идет о мнимом противоречии: в первую очередь его интересовало развитие Я, но он не забывал и теорию инстинктов, особенности когда сам пациент жаловался на свои побуждения.
6.8. Альфред Лоренцер и Клаус Хорн: психоанализ как материалистическая теория социализации и критическая теория субъектов

Мы подходим к немецкому варианту теории отношений в том ее виде, в каком она появилась благодаря Альфреду Лоренцеру из студенческого движения — материалистической теории социализации (1972) — и к критической теории субъекта рано умершего Клауса Хорна (Horn, 1972), которого вдохновили на ее создание не только психоанализ, но и негативная диалектика Адорно. И Лоренцер, и Хорн получили сильнейшие импульсы от философии Юргена Хабермаса (Habermas, 1968), их психоанализ ориентируется на существенно новые перспективы, а именно на герменевтические формы, превосходящие в этом отношении герменевтику бессознательных сторон психики и «глубинную герменевтику». Речь идет об «интерактивных формах», столь тесно связанных со словом «отношение», что не возможно отрицать их родства с психоаналитической теорией отношений Маргарет Малер, Гейнца Когута и Отто Ф. Кернберга, с одной-единственной, но важной оговоркой — Лоренцер дополнил психоанализ марксистскими идеями сообразно своему пониманию человеческой социализации как общественно детерминированной.