Скачать 125.07 Кбайт
Разум против человека
А такое воспитание взрослых и человечества в сущности совпадает с терапией жизненных проблем, диалогом и мудростью.
Исходя из заявленной установки, попробуем рассмотреть феномен “гиперрефлексии” в которую, как в ловушку, попадает немало людей. И прежде всего интеллигентов, интеллектуалов, тех, кто занят теоретической деятельностью, рассмотрением информации, когда ум поневоле оторван от поступков и чувств. Гиперрефлексию, зацикленность на самопознании и поиске смысла жизни можно считать профессиональной опасностью людей творческого труда. И как таковая она требует профилактики. Или, если стала помехой в жизни, лечения. Конечно, лучший способ решения этой проблемы – преодоление разорванности в человеке мыслящей и чувствующей ипостаси, умственного и физического начала, деятельности и рефлексии, то есть сохранение телесно-духовной целостности. Однако в большинстве случаев это теперь невозможно, отсюда и потребность в терапии, смягчающей самоотчуждение индивида, предотвращающей аномальные способы компенсации дисгармонии.
Первое, что важно сделать при гиперрефлексии по поводу смысла жизни – снять с нее ореол непременно “высокого” и абсолютно ценного занятия. Хотя в философии поиск смысла жизни обычно приветствуется как условие самосовершенствования, надо иметь в виду, что немало великих знатоков человеческой души относились к самопознанию скептически. “Мы видим, как это хваленое “самопознание” – предостерегал Гете, – уже в течение долгого времени сводится только к самоистязанию и самоуничижению, не давая в результате ни малейшей практической жизненной выгоды. Все эти люди чувствуют себя очень скверно. Третья часть прикованных к письменным столам ученых и чиновников, надломлены физически и пожираются демоном ипохондрии – От болезненного, самоистязающего, мрачного душевного состояния можно освободиться и спастись лишь посредством изучения природы и искреннего участия в делах внешнего мира” (Гете. Избранные философские произведения. М., 1964. С. 274). “Познавший самого себя – собственный палач” – вторил в своей обычной дерзкой манере Ф. Ницше, которого не зря называли “антисократом”.
Достаточно часто самодовлеющая рефлексия является превращенной формой тщеславия, когда человек, отвернувшись от несовершенной реальности, тешится превосходством своего внутреннего мира. Жизнь не удовлетворяет человека и он решает – уйти от нее, а подлинно уйти от жизни можно только в себя. Но презрение к жизни, реальности, какими бы они ни были, куда бы мир ни “катился”, или страх перед ними, выражающийся в форме аскетизма и неучастия, как бы они ни мотивировались – это лишь количественное уменьшение “присутствия в бытии”. В принципе же они ничего не решают. Сосредоточенность на смысле жизни не абсолютная ценность хотя бы потому, что, отвлекая индивида от забот о деле и других людях, она превращает его в “благородного тунеядца”. Тунеядца духа. Главным для оценки подлинности человека остается все-таки положение Библии: по делам их судите о них. Попробуй, исполни свой долг, развивал эту мысль Гегель, и ты узнаешь себе цену. Человек есть не что иное, как ряд его поступков. Или, как говорили в еще более древние времена: Primum vivere deinde philosophare – сначала надо жить, а потом философствовать. Это самое фундаментальное выражение человеческой мудрости, воспроизводящееся в той или иной форме у всех народов.
Но зачем жить, да еще “исполнять долг”? – спросит упорствующий в поиске смысла жизни.
Особенность рефлексирующего сознания как раз в том, что оно не может удовлетвориться верой в данность и практической мудростью. Оно требует “доказательства жизни”, ее выведения из каких-нибудь оснований. Рационализм, наукообразие – органические черты современного духа, и простое постулирование первичности внерационального начала его не убеждает. Надо логически обосновать наличие границ логики, а следовательно и субстанциальный характер жизни, вообще бытия, его невыводимость из мысли. Только тогда обнаружится бессмысленность поиска абсолютного ответа на вопрос о смысле жизни. Рефлексия должна остановиться не перед внешним препятствием, а изнутри, исчерпав себя и угаснув, как огонь, пожравший питающий его материал. Она сама должна прийти к выводу о необходимости собственного конца.
Доказательством ограниченности рационализма, всякого чистого мышления является возникновение противоречий в любой логически замкнутой системе, если она развивается. Общеизвестные парадоксы системности, формализации как бы требуют от теоретика выхода за пределы мысли, подтверждая положение, что “сущее не делится на разум без остатка” и что последние (или первые) основания мысли лежат вне ее. Если даже принять за реальность саму мысль, то она будет порождать мышление второго порядка (сознание о сознании), выступая по отношению к нему в качестве субстанции. Если основой всего сущего считать Бога, то чистый рационалист имеет право и даже обязан спросить откуда взялся Бог, зачем он существует и в чем его смысл.
Исходя из заявленной установки, попробуем рассмотреть феномен “гиперрефлексии” в которую, как в ловушку, попадает немало людей. И прежде всего интеллигентов, интеллектуалов, тех, кто занят теоретической деятельностью, рассмотрением информации, когда ум поневоле оторван от поступков и чувств. Гиперрефлексию, зацикленность на самопознании и поиске смысла жизни можно считать профессиональной опасностью людей творческого труда. И как таковая она требует профилактики. Или, если стала помехой в жизни, лечения. Конечно, лучший способ решения этой проблемы – преодоление разорванности в человеке мыслящей и чувствующей ипостаси, умственного и физического начала, деятельности и рефлексии, то есть сохранение телесно-духовной целостности. Однако в большинстве случаев это теперь невозможно, отсюда и потребность в терапии, смягчающей самоотчуждение индивида, предотвращающей аномальные способы компенсации дисгармонии.
Первое, что важно сделать при гиперрефлексии по поводу смысла жизни – снять с нее ореол непременно “высокого” и абсолютно ценного занятия. Хотя в философии поиск смысла жизни обычно приветствуется как условие самосовершенствования, надо иметь в виду, что немало великих знатоков человеческой души относились к самопознанию скептически. “Мы видим, как это хваленое “самопознание” – предостерегал Гете, – уже в течение долгого времени сводится только к самоистязанию и самоуничижению, не давая в результате ни малейшей практической жизненной выгоды. Все эти люди чувствуют себя очень скверно. Третья часть прикованных к письменным столам ученых и чиновников, надломлены физически и пожираются демоном ипохондрии – От болезненного, самоистязающего, мрачного душевного состояния можно освободиться и спастись лишь посредством изучения природы и искреннего участия в делах внешнего мира” (Гете. Избранные философские произведения. М., 1964. С. 274). “Познавший самого себя – собственный палач” – вторил в своей обычной дерзкой манере Ф. Ницше, которого не зря называли “антисократом”.
Достаточно часто самодовлеющая рефлексия является превращенной формой тщеславия, когда человек, отвернувшись от несовершенной реальности, тешится превосходством своего внутреннего мира. Жизнь не удовлетворяет человека и он решает – уйти от нее, а подлинно уйти от жизни можно только в себя. Но презрение к жизни, реальности, какими бы они ни были, куда бы мир ни “катился”, или страх перед ними, выражающийся в форме аскетизма и неучастия, как бы они ни мотивировались – это лишь количественное уменьшение “присутствия в бытии”. В принципе же они ничего не решают. Сосредоточенность на смысле жизни не абсолютная ценность хотя бы потому, что, отвлекая индивида от забот о деле и других людях, она превращает его в “благородного тунеядца”. Тунеядца духа. Главным для оценки подлинности человека остается все-таки положение Библии: по делам их судите о них. Попробуй, исполни свой долг, развивал эту мысль Гегель, и ты узнаешь себе цену. Человек есть не что иное, как ряд его поступков. Или, как говорили в еще более древние времена: Primum vivere deinde philosophare – сначала надо жить, а потом философствовать. Это самое фундаментальное выражение человеческой мудрости, воспроизводящееся в той или иной форме у всех народов.
Но зачем жить, да еще “исполнять долг”? – спросит упорствующий в поиске смысла жизни.
Особенность рефлексирующего сознания как раз в том, что оно не может удовлетвориться верой в данность и практической мудростью. Оно требует “доказательства жизни”, ее выведения из каких-нибудь оснований. Рационализм, наукообразие – органические черты современного духа, и простое постулирование первичности внерационального начала его не убеждает. Надо логически обосновать наличие границ логики, а следовательно и субстанциальный характер жизни, вообще бытия, его невыводимость из мысли. Только тогда обнаружится бессмысленность поиска абсолютного ответа на вопрос о смысле жизни. Рефлексия должна остановиться не перед внешним препятствием, а изнутри, исчерпав себя и угаснув, как огонь, пожравший питающий его материал. Она сама должна прийти к выводу о необходимости собственного конца.
Доказательством ограниченности рационализма, всякого чистого мышления является возникновение противоречий в любой логически замкнутой системе, если она развивается. Общеизвестные парадоксы системности, формализации как бы требуют от теоретика выхода за пределы мысли, подтверждая положение, что “сущее не делится на разум без остатка” и что последние (или первые) основания мысли лежат вне ее. Если даже принять за реальность саму мысль, то она будет порождать мышление второго порядка (сознание о сознании), выступая по отношению к нему в качестве субстанции. Если основой всего сущего считать Бога, то чистый рационалист имеет право и даже обязан спросить откуда взялся Бог, зачем он существует и в чем его смысл.
|
|