Скачать 22.72 Кбайт
Философские эссе
Я могу (и необходимо должен) лишь быть собой. При любой попытке объективировать себя, на месте «я» оказывается психологическая множественность. Сам же я, выполняющий эту объективацию, ускользаю. Именно таков итог опыта прояснения множественности «субъекта» у позднего Ницше (Воля к власти, Книга третья I c).
5. Основным условием для понимания этого обстоятельства следует признать способность отрешиться от квази-научной или квази-«духовной» установки, заявляющей: «я» стою над человеком. Эта установка абстрактно полагает существующей такую инстанцию, которая, будучи притом присущей своему медиуму, человеку, обладает правом относиться ко всякому судящему из себя ты, даже к «ты» своего медиума, как к некоторой несущественной своей акциденции. – Но здесь уместно поставить вопрос: «а судьи кто?». Человек, заявляющий подобную установку, вводит в число своих предпосылок, опять же, прежде всего, форму своего «я», но так, что сам этого не замечает. И он, как и прочие, ничем не способен доказать «на деле» правоту своей позиции, т.к. сама эта позиция при более глубоком рассмотрении заявляет нечто обратное себе. Такому человеку недостаёт лишь способности почувствовать самого себя, или, иначе, осознать то, что уже есть, что является условием всякой его мысли или «веры», и без чего ничто из его говорения и его отстаивания было бы невозможно.
6. Так, человек исключительно просто и не задумываясь говорит: «я поступил бы на его месте так-то и так-то». В этом словоупотреблении затерялось то фундаментальное обстоятельство, что между всяким человеком и пресловутым «им» стоит стена невозможности быть не собой: в вышеприведённой фразе сочетание «я» и «на его месте» образуют банальное противоречие, – ибо если бы ты был на его месте, то ты был бы «он», уже не «ты», уже не «я»; и обратно, если бы он поступил «так-то и так-то» – «он» бы испарился, стал бы ты. Нельзя совместить несовместимое, то, что не образует на деле синтеза, что вообще не имеет такой сферы, где был бы возможен синтез.[1]
7. Дело даже не в том, что аподиктически «нельзя стать не собой». Такое, строго говоря, возможно (вспомним хотя бы ситуацию из кинофильма «Сердце Ангела» с М. Рурком). Граница возможности иная: нельзя быть в одном и том же акте самоидентификации собой и не собой. (При том, заметим сразу, что заявить язык позволяет всё что угодно.) Положение «сейчас я есть не я» не ложно, но бессмысленно, ибо представляет собой сокращение положения: «сейчас я (говорящий) есть я (поскольку продолжаю говорить от своего лица) и не я». Отсюда: фундаментально бессмысленны все заявления типа: «сейчас я выхожу вовне себя (трансцендирую к…)»; а значит и такие: «есть нечто вне меня (для меня)».
8. Подлинное же становление не собой предполагает потерю всего опыта «себя». Тем самым о прежнем «себе» говорить уже не приходится.
9. Всякое состояние, касающееся меня, но о котором я ничего не знаю (и, возможно, так никогда и не узнаю), в отношении меня определено в конечном итоге не моим незнанием его, а тем, что оно само относится ко мне. Следовательно, и оно также определено в той сфере, где «я» задан как «я» – рефлексивно, для меня.
10. Мир есть мой мир. (ЛФТ, 5.641)
11. Основное понятие (определение) мира – судьба. Мир независим от моей воли. (ЛФТ, 6.373)
12. Поскольку под «миром» мы не понимаем просто «сумму всех вещей», постольку «единый для всех мир», понимается ли он как «существующий», или как «несуществующий», есть бессмыслица. Поскольку для конкретного человека невозможно быть не собой, постольку сам вопрос о внешнем мире самом по себе (то ли как о «вещи в себе», то ли как о «явлении», – т.е. как в «догматической», так и в «критической» своей редакции) бессмысленен. Такая постановка проблемы обязательно должна включать в себя предварительное незаконное «как если бы…».
Причём утверждать, что общего всем мира «не существует», равно бессмысленно, как и утверждать, что только этот мир и «есть».
Дело сводится лишь к тому, какую схему для «единого» мира мне надлежит принять в каких-либо целях (будь то схема «наивного реализма», схема «субъективного идеализма» и т.п.), – а уж это всецело определяется конкретными обстоятельствами. Или же – какая схема мне дана, «навязана». Но принципиального различия между схемами нет: ибо в основе каждой лежит бессмысленное представление о самом по себе «едином» мире. Все схемы одинаково бессмысленны. И, как результат, каждая рано или поздно демонстрирует свою внутреннюю противоречивость.
Любая схема самого по себе единого мира функциональна.
Миров же «столько», «сколько» монад (ср. Монадология, § 56, 57). Как сказано в «Талмуде»: «Кто спасает одного человека – спасает мир». Это выражение не фигурально; оно адекватно передаёт факт. Хотя этот факт и не имеет никакого отношения (например, общеморального), к тебе как тебе, поскольку ты кого-то спас. Сам твой мир этим даже не затронут. Это случилось внутри твоего мира.
(«Позитивная» позиция Лейбница, к слову, весьма наивна: из правильно проведённых посылок он не имеет мужества сделать соответствующего им формального общего вывода.
5. Основным условием для понимания этого обстоятельства следует признать способность отрешиться от квази-научной или квази-«духовной» установки, заявляющей: «я» стою над человеком. Эта установка абстрактно полагает существующей такую инстанцию, которая, будучи притом присущей своему медиуму, человеку, обладает правом относиться ко всякому судящему из себя ты, даже к «ты» своего медиума, как к некоторой несущественной своей акциденции. – Но здесь уместно поставить вопрос: «а судьи кто?». Человек, заявляющий подобную установку, вводит в число своих предпосылок, опять же, прежде всего, форму своего «я», но так, что сам этого не замечает. И он, как и прочие, ничем не способен доказать «на деле» правоту своей позиции, т.к. сама эта позиция при более глубоком рассмотрении заявляет нечто обратное себе. Такому человеку недостаёт лишь способности почувствовать самого себя, или, иначе, осознать то, что уже есть, что является условием всякой его мысли или «веры», и без чего ничто из его говорения и его отстаивания было бы невозможно.
6. Так, человек исключительно просто и не задумываясь говорит: «я поступил бы на его месте так-то и так-то». В этом словоупотреблении затерялось то фундаментальное обстоятельство, что между всяким человеком и пресловутым «им» стоит стена невозможности быть не собой: в вышеприведённой фразе сочетание «я» и «на его месте» образуют банальное противоречие, – ибо если бы ты был на его месте, то ты был бы «он», уже не «ты», уже не «я»; и обратно, если бы он поступил «так-то и так-то» – «он» бы испарился, стал бы ты. Нельзя совместить несовместимое, то, что не образует на деле синтеза, что вообще не имеет такой сферы, где был бы возможен синтез.[1]
7. Дело даже не в том, что аподиктически «нельзя стать не собой». Такое, строго говоря, возможно (вспомним хотя бы ситуацию из кинофильма «Сердце Ангела» с М. Рурком). Граница возможности иная: нельзя быть в одном и том же акте самоидентификации собой и не собой. (При том, заметим сразу, что заявить язык позволяет всё что угодно.) Положение «сейчас я есть не я» не ложно, но бессмысленно, ибо представляет собой сокращение положения: «сейчас я (говорящий) есть я (поскольку продолжаю говорить от своего лица) и не я». Отсюда: фундаментально бессмысленны все заявления типа: «сейчас я выхожу вовне себя (трансцендирую к…)»; а значит и такие: «есть нечто вне меня (для меня)».
8. Подлинное же становление не собой предполагает потерю всего опыта «себя». Тем самым о прежнем «себе» говорить уже не приходится.
9. Всякое состояние, касающееся меня, но о котором я ничего не знаю (и, возможно, так никогда и не узнаю), в отношении меня определено в конечном итоге не моим незнанием его, а тем, что оно само относится ко мне. Следовательно, и оно также определено в той сфере, где «я» задан как «я» – рефлексивно, для меня.
10. Мир есть мой мир. (ЛФТ, 5.641)
11. Основное понятие (определение) мира – судьба. Мир независим от моей воли. (ЛФТ, 6.373)
12. Поскольку под «миром» мы не понимаем просто «сумму всех вещей», постольку «единый для всех мир», понимается ли он как «существующий», или как «несуществующий», есть бессмыслица. Поскольку для конкретного человека невозможно быть не собой, постольку сам вопрос о внешнем мире самом по себе (то ли как о «вещи в себе», то ли как о «явлении», – т.е. как в «догматической», так и в «критической» своей редакции) бессмысленен. Такая постановка проблемы обязательно должна включать в себя предварительное незаконное «как если бы…».
Причём утверждать, что общего всем мира «не существует», равно бессмысленно, как и утверждать, что только этот мир и «есть».
Дело сводится лишь к тому, какую схему для «единого» мира мне надлежит принять в каких-либо целях (будь то схема «наивного реализма», схема «субъективного идеализма» и т.п.), – а уж это всецело определяется конкретными обстоятельствами. Или же – какая схема мне дана, «навязана». Но принципиального различия между схемами нет: ибо в основе каждой лежит бессмысленное представление о самом по себе «едином» мире. Все схемы одинаково бессмысленны. И, как результат, каждая рано или поздно демонстрирует свою внутреннюю противоречивость.
Любая схема самого по себе единого мира функциональна.
Миров же «столько», «сколько» монад (ср. Монадология, § 56, 57). Как сказано в «Талмуде»: «Кто спасает одного человека – спасает мир». Это выражение не фигурально; оно адекватно передаёт факт. Хотя этот факт и не имеет никакого отношения (например, общеморального), к тебе как тебе, поскольку ты кого-то спас. Сам твой мир этим даже не затронут. Это случилось внутри твоего мира.
(«Позитивная» позиция Лейбница, к слову, весьма наивна: из правильно проведённых посылок он не имеет мужества сделать соответствующего им формального общего вывода.
|
|