5.РАПСОД
По-видимому, общие места современной эстетики мешают нам правильно
оценить наслаждение, которое испытывал милый и безмятежный слепец из Ионии,
показывая нам прекрасные картины прошлого. Пожалуй, нам даже может прийти в
голову назвать это наслаждение. Ужасное, нелепое слово! Что бы подумал грек,
услышав его? Для нас реальное - ощутимое, то, что можно воспринять слухом и
зрением. Нас воспитали в злой век, который расплющил вселенную, сведя ее к
поверхности, к чистой внешности. Когда мы ищем реальность, мы ищем ее
внешние проявления. Но греки понимали под реальностью нечто прямо
противоположное. Реальное - существенное, глубокое и скрытое: не внешность,
а живые источники всякой внешности. Плотин не разрешал художникам писать с
него портрет: по его мнению, это значило бы завещать миру лишь тень своей
тени[10].
Эпический певец встает меж нами с палочкой дирижера в руках. Его слепой
лик инстинктивно повернут к свету. Луч солнца - рука отца, ласкающая лицо
спящего сына. Тело поэта, как стебель гелиотропа, тянется навстречу теплу.
Губы его слегка дрожат, словно струны музыкального инструмента, который
кто-то настраивает. Чего он хочет? Поведать нам о событиях, которые
случились давным-давно. Он начинает говорить. Вернее, не говорить, а
декламировать. Слова, подчиненные строгой дисциплине, как бы оторваны от
жалкого существования, которое они влачат в повседневной речи. Словно
подъемная машина, гекзаметр поддерживает слова в воображаемом воздухе, не
давая им коснуться земли. Это символично. Именно этого и хотел рапсод -
оторвать нас от обыденной жизни. Фразы его ритуальны, речь - торжественна,
как во время богослужения, грамматика - архаична. Из настоящего он берет
только самое возвышенное, например сравнения, касающиеся неизменных явлений
природы - жизни моря, ветра, зверей, птиц,- таким образом время от времени
вбрасывая крохотную частицу настоящего в замкнутую архаическую среду,
служащую для того, чтобы прошлое целиком завладело нами именно как прошлое и
заставило отступить современность.
Такова задача рапсода, такова его роль в построении эпического
произведения. В отличие от современного поэта он не живет, мучимый жаждой
оригинальности. Он знает, что его песнь - не только его. Народное
воображение, создавшее миф задолго до того, как он появился на свет,
выполнило за него главную задачу - сотворило прекрасное. На долю эпического
певца осталось лишь быть добросовестным мастером своего дела.